Буриханов захохотал. Громко. Издевательски. Запрокинув голову и обнажив ровные белые зубы.
— Ты не мартышка, — голос Васича звучал холодно и чуть надменно. — Ты – грёбаная чурка. И если в твою башку когда-нибудь вернётся эта бредовая идея, я лично примусь тебя обтёсывать. И буду делать это до тех пор, пока не придам тебе нужную форму или не пущу всего на щепки!
Буриханов перестал смеяться, оставив напоказ зубы, отчего его улыбка превратилась в оскал. Зарычав по-звериному, выхватил из-под одежды нож и бросился на Васича.
Всё разрешилось в мгновение ока. Привычка не принимать женщин в расчёт обернулась для джигита крахом. Ольга проделала всё легко и изящно. Миг – и Буриханов корчится на полу на полпути между столом и креслом Васича, который даже и не привстал. Ольга подобрала нож, подождала, пока Буриханов немного оклемается. Чуть наклонившись к поверженному противнику, который смотрел на неё полными изумления глазами, посоветовала:
— Ты сначала с русской бабой справляться научись, прежде чем на наших мужиков кидаться.
Потом протянула ему нож рукояткой вперёд.
— Возьми свою зубочистку. И никогда больше ей ни в кого из присутствующих не тыкай. Иначе в другой раз я тебе что-нибудь сломаю!
Потом она протянула Буриханову руку, чтобы помочь подняться. Тот помощи не принял, поднялся сам. Посмотрел на нож в своей руке, на Ольгу. Потом взял нож обеими руками и с глубоким поклоном протянул победительнице.
— Прими, уважаемая ханум, в знак моего глубочайшего уважения!
Ольга взглянула на мужа, Глеб кивнул, тогда она приняла подарок, который, судя по внешнему виду, был не из дешёвых. Буриханов распрямился, отошёл к столу, облокотился на него и вдруг принялся хохотать. Смеялся, как и в первый раз, запрокинув голову и обнажив зубы, но уже не издевательски, а просто и очень заразительно, вызвав улыбки на лицах всех присутствующих.
Обстановка в комнате окончательно разрядилась. Отсмеявшись, Буриханов подошёл к креслу Васича и протянул руку. Тот поднялся и пожал протянутую длань. Буриханов его приобнял и шепнул на ухо, но так, чтобы было слышно всем:
— Об одном прошу: никогда больше не называй меня чуркой.
— Замётано, — очень серьёзно пообещал Васич.
Забегая вперёд, скажу: Глеб сдержал слово. Он вообще изъял слово «чурка» из своего лексикона. Даже о дровах он говорит теперь не иначе как «полено».
В сторону Крюкова канала, где на своей запасной квартире Львов поселил Буриханова, поначалу шли молча. Пётр то и дело поглядывал на Асламбека, когда тот смотрел исключительно перед собой, притом был мрачен. Понять причину угрюмости тюркского князя было несложно: фиаско в поединке с женщиной – болезненный удар по самолюбию. «А как он в своём горе меня винить станет? — думал Львов. — Нет, точно станет! Вслух не выскажет, но будет думать: не упредил. Обиду затаит. И что мне теперь – спиной к нему не повернись? Ну что, Петруша? Другу помог – теперь думай, как себе помочь…»
Чего-чего, а думать Львов умел, и вот она – идея. Пётр негромко рассмеялся. Асламбек неодобрительно покосился, и Львов поспешил оправдать своё вроде бы неуместное веселье.
— А ты знаешь, Бек (прозвище Буриханова), мне ведь тоже довелось оступиться на том же месте, что и тебе, только было это в конце 1916-го…
Асламбек промолчал, но головы не отвернул, чем поощрил Петра на продолжение рассказа.
— То место, откуда мы с тобой идём, было в ту пору конспиративной квартирой Главного жандармского управления. Да-да! И я самолично поселил в ней одного очень ценного агента, который прибыл по вызову из Ростова. А через некоторое время выяснилось, что агент вовсе не агент, а чёрт знает кто, за агента себя выдающий. Прибываю я в адрес и с револьвером наперевес врываюсь в ту самую комнату, где ты нынче водку кушал. И вижу: сидит мой агент как ни в чём не бывало в кресле, и на меня доброжелательно так пялится. А с ним в комнате ещё и некая особа, мне совсем незнакомая. Попросил я даму обождать меня внизу, а сам к агенту, очень уж хотелось съездить его по наглой роже рукоятью револьвера…
Львов примолк, и Буриханову, которого рассказ явно заинтересовал, пришлось его поторопить:
— И что, съездил?
— Для этого мне надо было до него добраться, — усмехнулся Львов. — А этого мне как раз и не дали сделать. Не знаю, как там было – беспамятствовал, но когда пришёл в себя, вижу: сидит мой лжеагент, где сидел. И я сижу в таком же кресле напротив, руки к подлокотникам верёвками привязаны, рот полотенцем замотан…