Считал ли я, что существует какая-то серьёзная опасность, вызвавшись проводить Львова до шведской границы? Положа руку на сердце, отвечу: нет! Тогда почему теперь, проводив взглядом гаснущие в сгущающихся сумерках красные огоньки на торце последнего вагона «Стокгольмского экспресса», я испытываю такое облегчение? Пожалуй, и не отвечу. Да это и не важно. Важно то, зачем Львов едет в Стокгольм. Скажете, тому есть много причин? Верно. Это и воссоединение с семьёй (Если помните, в пригороде шведской столицы живут жена и дети бывшего жандармского полковника). И желание держать Львова подальше от длинных Сталинских рук. И много ещё всяких «и». Но всё это фигня, по сравнению с… нет, не с «мировой революцией», которая, между нами говоря, сама по себе является полной фигнёй. Львову поручено создать в Стокгольме бюро российской внешней разведки. Этакий филиал Первого главного управления НГБ, которое возглавляет Бокий. Спросите, что на это скажут шведы? Под наши гарантии сохранения их суверенитета и нейтралитета не скажут ничего, разве что попросят убрать вывеску, если таковая появится на здании, где разместится бюро. А она (вывеска) не появится никогда. Это я могу сказать с полной уверенностью.
Прохладно стало торчать на перроне. Пройду в зал ожидания. До отправления поезда на Петроград есть ещё два часа…
В этот день у Абрамовых собрались только свои, и только военные: три генерала и полковник – все в парадной форме.
Ольга, которая даже 8-го марта не манкировала женскими обязанностями, вставать в этот день к плите отказалась категорически. Потому утку приготовила загодя, оставалось только разогреть.
Традиция отмечать 23 февраля как День Российской Армии ещё не только не прижилась – её не было вовсе. А значит, можно смело предположить, что исключительно по этому поводу в этот день за праздничным столом собрались только наши друзья. Начиналось застолье весело, но где-то после третьей рюмки пришло время для серьёзных тем.
– Шеф, скажи по совести, – обратился к Жехорскому председатель ВОК генерал-лейтенант Ежов, – не жалеешь о том, что сдал наркомат обороны Троцкому?
– Не сдал, а передал, – тут же поправил товарища Жехорский. – Сдать – от слова «сдаться». А мы ведь Троцкому пока ни в чём не уступили. Правда, Васич?
Первый заместитель наркома обороны, командующий восками Центрального военного округа, генерал армии Абрамов, своим ответом Жехорского неприятно удивил. Вместо того, чтобы бодро поддержать товарища – да, мол, ни пяди земли не уступили мы супостату! – он неопределённо пожал плечами. Жехорского это задело.
– Не понял! – воскликнул он, адресуя свой протест Абрамову. – Ты же вчера утверждал, что в наркомате обороны у тебя всё под контролем?
– Твоё «вчера», Макарыч, – невесело усмехнулся Абрамов, – если мне не изменяет память, двухмесячной давности?
– И что? – нахмурился Жехорский. – За это время что-то сильно изменилось?
Абрамов промолчал. Зато вновь заговорил Ежов:
– Странное дело, – сказал он. – ВОК от действий наркомата обороны сотрясает баллов на пять, не меньше, а у вас в ГПУ, стало быть, тишь да гладь?
(После того, как Дзержинский возглавил Наркомат государственной безопасности, он оставил пост начальника Главного политического управления при ВЦИК и СНК. Вместо него на этот пост был назначен Жехорский).
Жехорский слегка смутился. Действительно, после того, как было принято решение об упразднении института военных комиссаров и введении вместо него института офицеров по воспитательной работе, дела армейские стали заботить его гораздо меньше. Всё это он и сказал в своё оправдание, добавив:
– Но командовать-то частями будет легче?
– Не в пример, – согласился Абрамов. – Вот только нарком Троцкий с таким положением вещей никак не может смириться, требует оставить комиссаров.
– Зато начальник Генштаба Тухачевский оказывает ГПУ в этом вопросе полное содействие, – парировал Жехорский.
– Вот именно, что в «этом вопросе», – нахмурился Абрамов.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Жехорский.
– А то и хочу сказать, – с раздражением ответил Абрамов, – что в остальных вопросах товарищ Тухачевский последнее время всё чаще принимает сторону наркома.
– Подожди… – наморщил лоб Жехорский. – А разве Тухачевский не твой человек? Когда я поддерживал его назначение на должность начальника Генштаба, я полностью был в этом уверен.
– Ну, извини! – резко откинул в сторону единственную руку Абрамов. – И вы меня извините, – обратился он к Ольге и Ежову, – за то, что ввёл вас в заблуждение. Вот такая я бяка!
– Брось! – поморщился Ежов. – С Тухачевским мы все здорово лопухнулись, кроме, разумеется, Ольги. Кто же мог подумать, что он настолько карьерист.
– Думаешь, всё дело в этом? – спросил Жехорский, тогда как Абрамов хмуро смотрел в сторону.
– А в чём ещё? – удивился Ежов. – Не думаешь же ты, что Тухачевский всерьёз увлёкся троцкизмом?
Ольга, которая неодобрительно следила за происходящим, сказала, обращаясь к мужу:
– Слышь, генерал, а не сходил бы ты за уткой, пока они спорят? – В ответ на недоумённый взгляд Абрамова, пояснила: – Очень уж хочется, чтоб в праздник меня обслужили на четыре звезды!
Ежов и Жехорский прервали разговор и все трое мужчин уставились на Ольгу с недоумением. Потом Абрамов скосил глаза на свой погон, усмехнулся, ловко вскочил с места и вышел из комнаты. Тут же поднялась и Ольга.
– Звёзд-то у него на погоне четыре, – пояснила она, направляясь к двери. – Но что-то мне подсказывает: если мы не хотим вместо разогретой утки получить подгорелую, полковник на кухне тоже будет не лишним!
– Ловко она разрядила обстановку, – кивнул вслед ушедшей Ольге Ежов.
– Угу, – кивнул Жехорский.
Замолчали. Каждый о своём…
Мысли Николая Ежова витали в клубах табачного дыма, который, несмотря на отворённые настежь форточки, никак не желал покидать зал, где проходил учредительный съезд Российской коммунистической партии (РКП).
Начинался, правда, съезд, как очередной, X съезд РСДРП(б). Но уже в первый день работы Ленин в конце отчётного доклада предложил реорганизовать партию из социал-демократической в коммунистическую. После непродолжительных дебатов предложение Ленина было принято. На этом X съезд РСДРП(б) свою работу закончил, а уже на следующий день в том же зале начал работу I съезд РКП. Число делегатов сократилось ровно на чуть-чуть – на тех, кто выступил против идеи Ленина.
(Позднее они, эти самые «чуть-чуть», совместно с меньшевиками и частью правых эсеров объединились в Российскую социал-демократическую партию (РСДП) во главе с Плехановым).
А чё ж так много курили-то, спрашивается? Али культуры товарищам коммунистам не доставало? И это тоже. Но не стоит по этому поводу ёрничать, ибо были причины и поважнее, чем недостаток культуры поведения. Случилась меж делегатами непонятка по двум важнейшим вопросам: включать ли в программу партии положения о Диктатуре пролетариата и Мировой революции в редакции предложенной Лениным либо в толковании его оппонентов.
О чём тут думать, кричал главный супостат Ленина, Троцкий. Мы ведь уже проголосовали за то, что РКП является партией марксистского толка. А он (Маркс) и по Диктатуре пролетариата, и по Мировой революции высказался достаточно чётко. И зачем нам мудрить? А затем, отвечал ему Ленин, что высказывался уважаемый Карл Генрихович по этим вопросам более полувека назад. И если стратегия тех времён нам, в общем и целом, подходит, то тактику необходимо поменять. И «Диктатура трудящихся» для данного исторического момента звучит более подходяще.
Может вы, Владимир Ильич, и правы, гудел с трибуны Шляпников. Но только какая же это к чертям собачьим диктатура, когда верховодят на фабриках и заводах всё те же капиталисты?