– А этот был драматург.
– Погоди, базар был про поэта?
– Правильно, это он потом стал поэтом, а когда ты с ним у нас переспала, он был еще драматургом и звался Билл Гейтс. Типа эпатаж…
– Ага… Теперь, кажется, вспоминаю… У него еще были имплантированы рожки, хвост со стрелой на конце и копыта…
– Точно!
– Он пользовался дезодорантом с запахом серы и носил комбинезон сшитый из козлиных шкур, а сперма у него была с привкусом горелого мяса…
– Человечьего мяса!
– Да-да, человечьего мяса… Ну и что?
– Как что! Как что! Вспомни! Анализ ДНК показал на него как на отца твоего шестого ребенка!
– Билл Гейтс – отец Нафани?
– Да!
– Епт…
Авдотья так долго и грязно ругалась в телефонную трубку, что Мэри почувствовала некоторое половое возбуждение. Только прокладка спасла ее белье от неминуемой катастрофы.
– Вот, значит, кому мы обязаны за нынешний диктаторский режим, который душит все живое и светлое в этой стране!
– Тихо, тихо… Нас ведь подслушивают!
– Пускай! Нафаня знает мое отношение к его политике…
– Хоть и диктатор, но Нафаня твой сын!
– Он сын козла! – Авдотья бросила трубку на рычаги, запустила полупустым пакетом молока в стену и потянулась к тумбочке. Там с вечера должна была остаться едва початая бутылка водки…
35
– Чумс, чумс, чумс, – сказали губы Нафанаила Стожарова, впиваясь в бутылочку с подслащенным холодным чаем. Великий и ужасный диктатор страны, распластавшейся на 1/7 части земной суши, не признавал никакого другого питья, хотя стоило ему только пукнуть, как на его стол доставили бы даже молоко райской птицы. Но диктатор чурался дешевых эффектов, потому и правил гигантской страной без каких-либо проблем уже месяца два. Единственной причудой Нафанаила было писание стихов, которые немедленно включались в списки обязательного чтения образовательных учреждений всех уровней. Последним по времени написания и включения в такой список было следующее:
Бывало приведут в детсад -
А там уже маркиз де Сад.
Диктатор только начал кушать свой чай, как по радио началась передача "Зеленая Лампа", в которой модный философ Саша Варин рассуждал именно об этом стихотворении: "Как автор смог лаконично и глубоко при минимуме изобразительных средств передать трагедию маленького человека и ущербность нашей цивилизации, не забыв о культурно-историческом контексте! Откуда этот опыт или провидение у годовалого дитяти, почти младенца? Передалось ли вместе с генами родителей, детским питанием, колыбельными няньки, но в любом случае мы имеем дело с несомненным явлением в нашей литературе, заслуживающем не только всестороннего изучения, но и всяческого поощрения. О последнем, будем надеятся, Нафанаил Стожаров позаботится в самом ближайшем времени…"
Диктатор перевернулся в своей кроватке на живот и засмеялся. С табуретки поднялась дремавшая до сих пор, няня Камилла Спиридоновна, уютная дама преклонных лет в домотканых вещах, но выдающегося отношения к собственной внешности и здоровью. Она просунула сквозь прутья ограждения кроватки бумагу с текстом очередного указа. Нафанаил быстро пробежал текст голубыми глазками, впился молочными зубками в нижний правый край, аккуратно откусил уголок. Няня выдернула документ обратно и прошла из детской в гостиную.
Гостиная в сравнении с детской представляла собой разительный контраст.
Детской была каморка три на три метра, потолки два двадцать, круглое окно размером с хула-хуп с четырьмя форточками – все открываются внутрь комнаты. Обои – на белом поле разноцветные муми-тролли ловят разноцветными сачками разноцветные кометы. Пол – деревянный, покрытый ковром производства КНР – уссурийский тигр переваливает хребет Сихотэ-Алинь в поисках пищи. Освещение – на беленом потолке простая трехплафонная люстра спокойных тонов, у кроватки диктатора ночник в форме колокольчика. Из мебели, кроме кроватки, имелись комод с бельем и игрушками, столик с едой и гигиеническими принадлежностями и массивный табурет няньки – все светлого дерева. В одном из углов в пластмассовой кадке рос крибоудин – пальма не пальма, гриб не гриб, но с кнопочками, матовыми экранчиками и торчащими во все стороны усиками на толстых маслянистых шляполистьях черного цвета.
Гостиная, напротив, была огромной полутемной залой без окон, с ободранными обоями, кое-где обвалившейся штукатуркой. Вдоль стен в кучах тряпья, обрывков бумаги и картона спали вповалку сотрудники аппарата Нафанаила. Их собратья, – немытые нечесаные люди в обносках с чужого плеча, – грелись у железной бочки, в которой они сжигали глобусы и разрозненные тома Большой Советской энциклопедии последнего издания.
Камилла Спиридоновна взяла за плечо одного из греющихся и сунула ему в нос прокомпостированный диктаторскими зубками указ. Это был толстощекий мужчина в истлевшем от грязи деловом костюме и в опорках, построенных из старых автомобильных камер. Мужчина шмыгнул носом и бережно взял из рук няни указ.
– Доведи до населения, – строго приказала ему Камилла Спиридоновна и пошла, распространяя вокруг себя сияние и теплоту истинной домашности, обратно в детскую.
36
Мэри зябко запахнула халат и прошла в спальню. Это была узкая, как пенал, комната с маленьким зарешеченным окошком под потолком, без стекла. Комната имела кирпичные стены, на дощатом полу валялись два смятых спальных мешка. Третий мешок, чем-то туго набитый, лежал у входа. Мэри склонилась над ним, расстегивая молнию.
– Ты, курва, куда лезешь? – пропел над ее ухом надтреснутый тенорок. От неожиданности Мэри присела.
– Я только посмотреть… – начала она было оправдываться, но босая липкая ступня мужа оттолкнула ее от мешка. Соприкосновение с конечностью мужа было крайне неприятно лицу Мэри, но она смолчала и поползла вон из комнаты.
– Расчлененки не видала, блядь? – остановил ее движение
муж, вскочив ей на спину.
– Неужели тебе их не жалко, Саша?
– А чего их жалеть, безголовых… Давай, дуй, на кухню! – пришпорил Саша жену пятками под ребра.
Мэри потрусила по длинному пустому коридору, освещенному лампами дневного света.
– Ну как же, мальчики все молодые… – пыталась она усовестить мужа на ходу, – хоть бы раз девочку расчленил…
– Не нравятся мне девочки. У них между ног кефиром пахнет. Я же предпочитаю пепси…
– Разве кефир плохо пахнет! Кефир вкусный и питательный продукт…
– Заткнись, алкоголичка!
– Молчу, молчу…
Супруги въехали на кухню. Саша соскочил с Мэри и уселся на высоком табурете перед кухонной стойкой. Мэри зашла за нее с другой стороны. Она взяла в руки пульт дистанционного управления кухонным комбайном и через миг перед ее мужем на темной полированной поверхности стойки появился резко континентальный завтрак: на обрывке старой газеты теснились стакан водки, ломоть ржаного хлеба, нарезанное пластинами сало и сваренное в крутую яйцо. Одновременно включился телевизор на холодильнике, а выпущенный из подпола домашний пидорас начал вылизывать Саше пятки. Мэри выбрала для себя на завтрак умеренный островной вариант: на настоящей сорокопятке "битлсов" помещались стопарь вискаря, сморщенное китайское яблочко и бифштекс с кровью. По телевизору шла программа новостей.
Съемочная группа, а вернее, несколько съемочных групп, так как передача шла из множества часовых поясов, перемещаясь по всевозможным ступеням социальной лестницы, демонстрировала зрителям их единение с вождем.