К счастью, умница Мэдди сориентировалась и проводила мистера Бьянки в небольшую комнатку за кухней, рядом с чёрным ходом. Там он и просидел почти до полудня в компании песочного пирожного с яблоком и кофе со сливками и ванилью, не притронувшись ни к первому, ни ко второму.
– Добрый день. Мистер Бьянки, я полагаю? – уточнила я на всякий случай, пройдя в комнатку. Свободного времени у меня было немного, но вроде бы достаточно для собеседования, если учесть рекомендации Глэдис, которым я доверяла чуть более чем полностью.
Увидев меня, романец поднялся и, согласно этикету, поклонился. Движения были неторопливыми, без суеты и дурной услужливости, без скрытой насмешки, свойственной, увы, многим молодым слугам с высоким жалованием и обширными знакомствами. Я бы назвала его манеры деловыми, если бы не некоторая скованность жестов и тревожный взгляд.
– Да, леди Виржиния, – подтвердил мистер Бьянки, сопровождая слова плавным кивком. – Благодарю за приглашение, это большая честь для меня.
– Не скрою, ваши рекомендации меня заинтересовали. Причём карьера гувернёра даже больше, чем всё остальное, учитывая последние обстоятельства. Если я не ошибаюсь, вы занимались обучением и взрослых, и детей в равной мере?
– Да, – вновь склонил голову он. – Два года назад я имел честь помогать сэру Голдингу в освоении романского языка и основ искусствоведения, когда леди Пикфорд отвергла его предложение, посетовав на узкий круг интересов сэра Голдинга.
Я невольно улыбнулась:
– Занятия имели успех?
– Сэр Голдинг – очень благодарный ученик и старательный, – осторожно ответил Паоло Бьянки. – И прилежность его произвела на леди Пикфорд неизгладимое впечатление, о чём, несомненно, свидетельствует её согласие на брак.
Говорил романец немного витиевато, медленно – но чисто. Ни акцента, ни неприличных пауз между предложениями. Мне это понравилось, и не в последнюю очередь из-за желания, чтобы Лиама окружали люди с правильной речью и хорошими манерами.
Ведь до моих уроков романского дело дойдёт ещё нескоро, а гувернёр мальчику нужен прямо сейчас.
– Вижу, с обучением джентльменов в возрасте вы справились великолепно. А как насчёт детей? – задала я следующий вопрос. – Какие методы воспитания вы считаете лучшими?
И пообещала про себя, что если он сейчас примется нахваливать розги, то его не спасут никакие рекомендации леди Клэймор.
Но Паоло Бьянки показал себя весьма разумным собеседником.
– Лучших методов, которые подходили бы всем, не существует, – начал он туманно. – Иногда можно пробудить интерес к учению, подогревая соперничества между двумя учениками. Порою будет полезнее хвалить. Любопытство, гордость и честолюбие тоже могут послужить основой мето ды. Не стоит забывать и о наказаниях. Жестокостью любовь к учению привить нельзя, однако некоторые дети жёсткость почитают за силу, достойную уважения. К счастью, их не столь уж много… И, увы, есть случаи, когда наказание необходимо, ибо безнаказанность развращает.
Я хотела было уточнить, что именно он понимает под наказанием, но затем вспомнила, как Абигейл сама не раз приказывала замочить розги для своих обожаемых мальчиков. И, к сожалению, поводов хватало. Взять хотя бы тот случай, когда они, находясь под впечатлением от никконского трактата «О казнях», подсыпали своему гувернёру толчёного стекла в суп. К счастью, воспитатель заметил это вовремя, а ведь дело могло кончиться ужасной трагедией! И не только умер бы хороший человек, но и мальчики невольно, по глупости своей, оказались бы запятнанными убийством…
Вряд ли Лиам был способен на такое, однако немного строгости в воспитании ему бы не помешало. По крайней мере, о сестре Мэри-Кочерге он до сих пор говорил с почтительностью, в отличие от большинства приютских преподавателей… Да и я сама, признаться, без всякого ужаса вспоминала пансионат имени Святой Генриетты и любовь некоторых монахинь к вразумлению бунтарок шлепком линейки по рукам или по спине.
– Что ж, согласна. В одном из ваших рекомендательных писем указано, что вы сведущи в математике. Какие математические умения, по вашему мнению, будут наиболее полезны юноше, который выберет стезю адвоката? А доктора?..
Собеседование затянулось. Мистер Бьянки отвечал разумно и обстоятельно, и разговаривать с ним было интересно. Мне не понравилась только его осторожность, бродившая под руку со страхом и лицемерием. Стоило мне высказать хоть малейшее недовольство или даже проявить слишком настойчивый интерес к какому-либо вопросу, как романец начинал изъясняться витиеватыми фразами и цитировать философов (половину из которых, к стыду моему, я не знала), ловко обходя острые углы. Жонглирование словами изрядно утомляло… Однако Бьянки определённо вызывал интерес.
– Итак, не будем затягивать дело – вы приняты, – подвела я итог беседе. – Вас, несомненно, интересуют мелкие формальности, но с ними вы можете обратиться к моему управляющему, мистеру Спенсеру. Я сегодня же дам ему указания.
Разошлись мы с Паоло Бьянки весьма довольные друг другом. Однако кое-кто был от нового гувернёра не в восторге.
– Не нравится он мне, – честно сознался Лайзо вечером, когда мы отъехали от кофейни. Автомобильные фонари разгоняли густую тьму, временами выхватывая жутковато-неправдоподобные образы – искривлённый женский силуэт среди ветвей кустарника, хищно ощетинившиеся копьями-остриями решётки вокруг особняка… Иллюзия, оптический обман, виной которому была усталость и слишком богатое воображение. – Лукавит.
– Неужели? – устало вздохнула я. Сердиться после долгого дня сил не было. – И на чём же основано столь смелое утверждение, мистер Маноле?
– На том самом, что глаза меня редко обманывают, – хмыкнул он. – И есть у этого вашего Бьянки тайна, которую он вам не рассказал. Презабавная, кстати.
– А вы, надо полагать, разгадали его уловки?
– Как сказать, – неожиданно развеселился Лайзо. – Разгадал – не разгадал, а как увидел – сам себе не поверил. Всё думал, может, вы, леди, тоже разглядите, ан нет.
И он многозначительно замолчал.
Я почувствовала себя так, словно откусила кремовое пирожное, а внутри оказался уксус.
– Ваша проницательность, мистер Маноле, достойна похвалы… в отличие от ваших манер. Если вам есть, что сказать – говорите.
– А неужто вы ничегошеньки не заприметили?
– Мистер Маноле, вы заигрываетесь, – холодно произнесла я. Лайзо и бровью не повёл, нисколько не впечатлённый ни тоном, ни словами – впрочем, сколько он уже выслушал от меня угроз, не подкреплённых действиями, только небеса ведали… – Или немедленно объяснитесь, или держите впредь ваши измышления при себе.
– Придержу, – неожиданно легко согласился он. – Придержу, покуда не пойму, злое или доброе этот ваш Бьянки задумал. А вы бы, леди, вот над чем поразмыслили… Вы хоть лицо-то этого пройдохи описать сможете?
В первое мгновение я рассердилась, но потом действительно последовала совету Лайзо, и сильно удивилась, когда поняла, что…
– …Нет, не могу. Ростом он – кажется, ниже среднего, примерно с Эллиса или даже меньше. Фигура… Коренастый, но в плечах не слишком широк. Одевается вроде скромно, только шейный платок его мне не нравится, слишком пышный. Но вот лицо – не могу вспомнить.
– И то верно… – Лайзо фыркнул. – А знаете, почему? Потому что в глаза он не смотрит и лицо прячет. То голову склонит, то спиной к свету встанет, то в руках что-нибудь блестящее вертеть начнёт. И часы у него из кармашка торчат – тоже от лица отвлекают. Есть ещё кое-какие трюки, но про них я помолчу, уж простите, вам про то знать не надо. Но коли уж Бьянки их знает, я за ним приглядывать буду. Хотите злитесь, хотите – нет.
Мне почему-то стало неприятно. Появилось ощущение, что Лайзо проводит надо мною некий опыт – сумею я разгадать секрет сама, нет ли? Вспомнилась книга о звериных повадках, которую мне в детстве читал отец. Там в одном из рассказов хитрая лиса натаскивала детёнышей, пуская их по следу уже раненного ею зайца. Маленькие смешные лисята путались в запахах и бродили по высокой траве, а «наставница» лениво вышагивала рядом, изредка направляя зверят на верный путь то лёгким укусом, то вот таким же фырканьем, как Лайзо только что.