– Ça va. [2] – бросила она мне в след уже по-французски, обогнув меня и направилась в сторону лестницы.
– Уже уходишь? – выкрикнул я и засомневался в том, услышала она меня или нет.
Но к моему удивлению, она подхватила вырвавшуюся из моей головы мысль прямо на лету и продолжила:
– А ведь веселье только начинается? – она обнажила насмешливую улыбку. – Oui [3]! Мало ли кого я ещё с ног собью, видишь, сама даже еле держусь.
Она недолго покачалась на ступеньке и в тот же миг провалилась в подвальную темноту.
– Эй! – пронеслось сквозь разрывающие помещение бесноватые ритмы где-то позади, и чья-то рука жадно вцепилась в рукав моей толстовки. Это был Юнатан.
– Чуть тебя не потеряли, – громко продолжил он. – Шевелись давай!
И сразу после этого облезлый паркет из тёмного дуба вдруг ускользнул у меня из-под ног и Юнатан, разогнавшись, уже тащил меня за собой в самую гущу сегодняшних событий. Я успел только уловить несколько мужских фигур стремительно уплывающих от меня в сторону выхода. Силуэты молниеносно проносились мимо, а слепящие вспышки западали мне в глаза, отчего всё передо мной окрасилось в кислотные цвета, и я уже слабо что-то различал. Лишь скрипучий звук скользящей по полу обуви, время от времени возвращал меня в чувства. И в одночасье Юнатан резко затормозил и, одёрнув рукой мой рукав, с размахом вытолкнул меня вперёд. Всё поплыло. Только что моя голова раскачивалась над полом, а теперь уже оказалась опрокинутой назад и разноцветные круги неумолимо заплясали под потолком. Плыли и облупленные кирпичные стены, и бетонные колонны, и деревянные балки с раскинутыми под сводом металлическими трубами. Всё закружилось в калейдоскопе разноцветных огней и лишь изредка мелькали довольные лица Артура, Клауса и Юнатана. Все мы поддались беспечному психоделическому веселью и уже, наверное, утопали в нём с головой. Казалось, весь зал теперь ударился в странные, карикатурные танцы под грохочущие европейские ритмы.
Юнатан встретил меня у бара, и раскачиваясь, всем своим телом едва не рухнул на столешницу.
– И всё-таки накуриться было отличной идеей, я считаю. – Он несвязно пробурчал, озираясь на меня плавающим притупленным взглядом, а затем схватился за стакан и залил в себя остатки приторного ликёра.
– За самые безбашенные тусовки в Осло! – подтвердил я с долей скептицизма и уткнув ему в лицо стаканом, следом опрокинул его. По горлу разлилось вязкое тепло, но от горечи даже сводило зубы.
Юнатан расплылся в пьяной, кривой улыбке и принялся наполнять стакан снова. Но на его вопросительный взгляд, я лишь отрицательно помотал головой.
– Поднимусь наружу, – я наклонился к нему через столешницу бара, чтобы он мог услышать хотя бы что-то из сказанного мной. – Отолью.
– Se deg snart. [4]
Но он, кажется, даже не ударялся в суть, когда я встал, похлопал его по плечу и направился к выходу. Может, вся эта беспечность момента никак не давала мне покоя. И в без того гудящей голове, мысли кружились водоворотом, всё сильнее отрывая меня от реальности.
Désoléе. Ça va. Oui. Всё чаще проскальзывало у меня в голове и затем безвозвратно ныряло обратно.
На улице уже стемнело и прохладный разряженный воздух ударял в виски. Мерцающая вывеска прямо надо мной, казалось, била по глазам пуще прежнего. Полуночную мглу озарило лишь вспыхнувшее голубое пламя зажигалки и мерцающий пепел «Мальборо Лайтс», зажатой между зубов, снопом искр разбивался об асфальт.
Désoléе. Ça va. Oui.
Может быть, всё началось, когда безмятежную тишину оборвали неразборчивые крики где-то неподалёку.
– Je ne sais rien de vos drogues!
И вновь этот акцент. Но манера его уже не казалась такой загадочно-дерзостной.
– Laissez - moi tranquille! [5]
И снова.
Может, всё началось, когда в моём опьянённом разуме огромной, светящейся неоновой вывеской зажглось непреодолимое любопытство. И людская беспечность одолела остатки рассудка, раннее и без того подавленного алкоголем и forbudte stoffer [6]. Я подкрался к ближайшему углу здания и боком прилепился к прохладной кирпичной стене, и тогда разговоры стали громче, но разобрать что-то было невозможно.
Ругаются на французском? Пронеслось в моём уставшем мозгу.
– On va te sortir de terre! Ton père nous le doit!
Разъярённо скандировал низкий, грубый мужской голос.
- Tu penses qu'il peut donner sa fille en gage?
Тут подхватил уже другой и продолжил. Но вдруг непродолжительную паузу нарушил оглушающий, точно зверский вопль.
– La salope! [7]
Может быть, всё началось, когда в кровь мне стремительным потоком ударил адреналин настолько сильно, что в глазах у меня помутнело и лишь, когда я понял, что вынырнул из-за угла, рассудок мой наконец прояснился. Скрючившегося на тротуаре лысого и неотёсанного молодого мужчину в спортивном костюме окружили двое других. На его распухшем, налитом багрянцем лице проявлялись поистине животные черты. Маленькие красные глазки блеснули в темноте, когда его неровные, клыкастые зубы оскалились и он утробно зарычал. В метре от этой злобной, хищной гиены стояла Леа, и на лице её застыла гримаса невысказанного, первобытного ужаса.