Сафар затрепетал, словно выслушал похвалу от великого мага, а не от какой-то колдуньи из цирка.
— У тебя неплохие задатки, мой милый, — сказала она. — Если ты еще начнешь прислушиваться к тому, что говорит тетушка Мефидия, то станешь выдающимся шоуменом.
Последующие дни стали самыми радостными в жизни Сафара. В сердце наступило такое же спокойствие, как и в тех небесах, под которыми они пролетали. Все тревоги остались далеко позади, словно штормовые облака на линии горизонта.
Как и всякий горец, он провел не один час на вершинах скал, размышляя над тайнами небес. Разглядывая сверху птиц, он мечтал о том, чтобы улететь с ними. И вот в воздушном корабле Мефидии мечты обратились в реальность. Хотя обитатели корабля порой становились шумноватыми, особенно на репетициях, где не смолкали шутки и розыгрыши, но тишину они умели ценить, как и Сафар. И порой не один час проходил без единого звука на борту.
У каждого члена экипажа и артиста была своя излюбленная точка, с которой он наблюдал за проносящимся внизу миром. Тишину нарушало лишь шипенье в горелках. Да и эти звуки уносились ветром, который нес воздушный корабль над полями, где обитали несчастные, рожденные на земле.
Сафара увлекла новая жизнь. А вскоре он не мог себе представить другой жизни. Все свои силы он направил на то, чтобы постичь уроки, которые давала Мефидия и другие актеры. Он узнал о хитрых ящиках и люках, дымах и зеркалах, о проволоках столь тонких, что их невозможно было разглядеть на темном фоне, однако же столь прочных, что удерживали на весу груз в сотни фунтов над ареной. Мефидия помогла ему освоить технику чтения мыслей, и он теперь развлекал толпу, изумляя ее пересказами таких подробностей из жизни зрителей, которые они и сами-то никому не рассказывали. Сафар же просто пользовался услугами двух чернорабочих, обладавших острым глазом и тонким слухом и собиравших информацию до начала представления.
Мефидия не только обучала его фокусам, но и пополняла багаж его познаний в области настоящей магии. Он узнал тончайшие заклинания, которые лишь добавляли блеска его номерам. Некоторые из этих заклинаний могли развеселить настроенную мрачно толпу. Другие же усиливали чувство изумления или добавляли чувствительности холодным сердцам. Мефидия научила его изготавливать магические талисманы и напитки, которые они и продавали после каждого представления, Сафар внес в эту работу свое искусство гончара, создавая замечательные маленькие флакончики для напитков и удивительной формы разноцветные талисманы.
Он узнал, как читать будущее по ладони, вместо того чтобы бросать кости. Мефидия сказала, что такое предсказание является более личностным, а следовательно, и более точным, нежели «мертвые кости, которые своим стуком лишь пугают людей до полусмерти». Помимо хиромантии, он узнал, как составлять простенький гороскоп буквально за пять минут, а не за часы и даже дни, как уходило на это занятие у Умурхана и его жрецов.
— Эти научные гороскопы слишком сложны и уродливы из-за математики и нужны только богатому человеку, — сказала Мефидия. — Нанимая заумных звездочетов, он как раз и хочет показать, что у него много денег. Обычные же люди — нормальные люди — хотят знать, что произойдет вот-вот, а не через месяцы. Они хотят понятного, чтобы можно было повесить этот гороскоп себе на накидку и показать друзьям.
В просвещении Сафара относительно циркового искусства принимали участие и другие члены труппы. Могучий карлик Бинер обучал его тончайшему мастерству создавать различные характеры путем нанесения грима и мимикой. Арлен и Каиро преподавали ему азы акробатики. Они доводили его до изнеможения тренировками и пичкали укрепляющими силу порошками, так что мышцы начинали вибрировать от накопленной энергии. Илги обучал его координированности действий. Сафар исполнял свои номера под плавные ритмы Рабика до тех пор, пока все его движения не приобретали полную естественность.
К изумлению Мефидии — и своему собственному, — магическая мощь Сафара возрастала с каждым днем. Но усиливалась она не постепенно, подобно мускульной силе, а скачками, от одного успеха к другому. Впервые с детских лет он испытывал настоящее наслаждение от занятий магией. Восторженный рев зрителей избавлял его от того стыда, что некогда внушил ему отец. Изумление зрителей приводило его в восторг. Особенно — как и предупреждал Бинер — изумление детей.
Становясь сильнее и искуснее, он даже начал обходиться без некоторых трюков Мефидии. Фокусы его почти полностью основывались на магии, хотя он и продолжал пользоваться яркими эффектами, чтобы «продавать трюки», как выражалась Мефидия. И действительно, представления отнимали у него все силы, как и предрекала Мефидия. И тем не менее он ни разу не отказался еще раз выйти на арену по просьбе зрителей.
Какое-то время Мефидия продолжала удерживать его от себя на расстоянии. Она дразнила его и доводила до краски своими шутками. Но так уж она была устроена. В основном же она держалась с ним как добрый учитель, наставник, поправляя в случае необходимости или расхваливая, когда он того заслуживал. Сафара неодолимо тянуло к ней, но он и представить не мог, что она может испытывать те же чувства. Он не мог сдержать восхищения от ее чудесной фигуры, облаченной в цирковой наряд. А порой во сне он сбрасывал с нее эти наряды, чтобы насладиться тем, что таилось под покровами.
Сафар сам смеялся над своим не в меру разошедшимся воображением. Она никогда не будет принадлежать ему. Да и по возрасту она годится ему в матери. Стыдно даже помышлять о таком непочтительном отношении к женщине.
Одновременно Сафар начал замечать некое напряжение в отношениях между труппой и экипажем, словно ожидалось что-то давным-давно обещанное. Однажды, прогуливаясь с Мефидией по палубе и обсуждая с ней новый поворот в одном из трюков, он заметил, как на них поглядывают. Люди перешептывались, улыбались и покачивали головами.