Что-то важное.
Эпилог
Десять лет спустя
– Викуш, перебери, пожалуйста, свои вещи в кладовке, – просит бабушка, шествуя мимо на кухню. – Я свои уже перебрала, и всё, что останется, собираюсь выбросить.
В эту кладовку я уже больше десяти лет не заглядывала и, если честно, даже не помнила, осталось ли там что-то из моих вещей. Старый проржавевший велосипед, детские резиновые сапоги и рваный дождевик сразу перекочевали на помойку. Верхние полки были практически пустыми, за исключением одного дальнего угла; растаскиваю в стороны старые тряпки и выуживаю оттуда... шкатулку. Из груди вырывается вздох, а ноги вдруг перестают держать, когда я вскрываю её и натыкаюсь на серебряный браслет и фотографию с отцом.
С папой связь так и не наладилась. Поначалу было обидно, но после я смирилась и даже сумела простить; несколько недель назад он со мной связался, но время, когда он был мне нужен, давно прошло, поэтому я не видела смысла возобновлять общение.
С Сергеем мы тоже не виделись последние тринадцать лет. Я бы очень хотела сказать, что наконец-то выбросила свою первую любовь из головы, вышла замуж и родила детей, да только это не так. Даже больше того – я иногда нет-нет, да «подсматривала» за его жизнью: узнавала о его делах у старых знакомых и интересовалась, не появился ли кто у него. И была крайне удивлена, что за все эти годы он так и не заменил меня какой-нибудь безмозглой красоткой, за которыми так гонялся по юности.
Моё запястье по-прежнему тонкое, и браслет застёгивается на нём без труда; серебряные паучки тускло поблёскивают в неверном свете лампочки, и я чувствую такую привычную глухую тяжесть в груди. Всё остальное – включая снимок – отправляется на мусор, но поступить так же с браслетом почему-то рука не поднимается.
Ничего страшного же не случится, если я оставлю его себе, правда ведь?
...После обеда решаю прогуляться. Деревня за это время сильно изменилась: молодёжи почти не было – все разъехались после того, как закрыли птицефабрику – а старики потихоньку покидали этот мир, и деревня стала полупустой. Переборов собственные страхи, заворачиваю к знакомым гаражам и от удивления замираю на месте: бурьян скошен, а моя тропинка выложена брусчаткой – именно там, где и должна быть. Не веря собственным глазам, прохожу немного вперёд и вижу знакомую лестницу; только теперь её обвивал не вьюн, а вьющиеся розы – такие же розовые, как цветущая над головой вишня.
– Привет, гонщица.
Звук его голоса остаётся на мне россыпью мурашек по телу; он немного изменился – стал более грудным и глубоким – но это лишь ещё больше заставляло меня терять голову. Крепкие руки на плечах ощущаю каждой клеточкой и пытаюсь оставаться в вертикальном состоянии, хотя колени подгибались неслабо. Вот горячие ладони спускаются вдоль моих предплечий и нерешительно застывают на локтях, словно спрашивая разрешения продолжить.
Наверно, я должна была снова его оттолкнуть, но вместо этого мозг начинает работать со скоростью калькулятора: почему он до сих пор ни с кем не живёт? Почему всё ещё не женился, если я ему безразлична? Почему так ждёт меня, наверняка не одну весну приводя в порядок мою персональную тропинку и эту несчастную лестницу? Зачем подходит так близко и говорит таким голосом, если не собирается быть со мной рядом?
А пальцы теперь уже мужчины замирают, когда дотрагиваются до серебра на моём запястье.
– Ты его сохранила.
Словно не веря, подносит мою руку к своему лицу и целует тыльную сторону ладони; на свой страх и риск поворачиваюсь к нему и тону в таком родном шоколадном взгляде.
– Сохранила, – хриплю в ответ, потому что от сильных эмоций в горле пересохло, и встал ком.
– Вика, я... так виноват перед тобой, – неожиданно извиняется, и я снова чувствую в глазах слёзы. – Знал же, что буду жалеть, а всё равно пошёл на поводу у собственного тестостерона... С другими встречался... Тебе постоянно больно делал... Мне казалось, что ты никуда от меня не денешься – даже если я пару ошибок совершу – а вместо этого потерял тебя на целых пятнадцать лет.