- Ягуары, что ли? – сам себе шепнул вопрос Безруков, задыхаясь от непосильного темпа, но не сбавляя его.
Конвоирам приходилось хуже. Они дышали в астматическом режиме, несколько раз даже споткнулись, но дёргать верёвку и тормозить Мишку не решались. Видать, им это запрещено. Табу, по индейско-жреческим понятиям. Западло, по воинским. Типа, слабаки, за пленником угнаться не можете.
Вот лестница закончилась, открылась площадка с прямоугольной… верандой, что ли? Прямоугольная в плане, та венчала пирамиду, как магистерская конфедератка - студента. Из светлого камня. Открытая с трех сторон. Украшенная резьбой, грубой, но убедительной: людские рожи, звериные морды, нечто похожее на капители, портик, барельеф.
Путь к веранде Мишка одолел после очередного посыла. Не пинка, а толчка копьём. Верёвка волочилась сзади. Три толстопузых, кругломордых индейца в голубых накидках, голубых юбочках, голубых сандалиях и карнавальных масках подхватили Безрукова на первой ступеньке.
В центре веранды печатным пряником лежал алтарь. Продолговатый, из чёрного камня, он напоминал прозекторский стол. Канавка по периметру. Для сбора и отвода крови, конечно. На таких в анатомке препарировали трупы.
Безруков понял – здесь его и разделают. Стукнут по башке для отключки, уложат. Потом ритуальным ножичком вскроют. И ничего он, гигант по местным меркам, им противопоставить не сможет. Руки-то связаны.
Или сможет?
Вязка на руках - кручёный кожаный шнур, три оборота. Узел – снизу, зубами не дотянуться. Но когда маляр красил Мишку, тот ловил стекающие капли краски на вязку. И когда мочился на шнур, тоже напрягал руки. Вязка слегка растянулась, появился люфт. Сейчас бы плеснуть масла, чтоб уменьшить трение. Дёрнуть. Хрен с ней, с кожей запястья, пусть рвётся. Для хвата нужна только ладонь…
Мишка плёлся, тупо глядя на стол, соображая, чем заменить смазку. О, вот и столик с инструментарием. Топорик. Деревянный, резной. Дубинка, длиннее метра, чёрная, отполированная до блеска. В рабочее тело, где она утолщается, вставлены белые камни… Нет, не камни. Зубы. Вернее, клыки. Звериные.
Особенно хорош ножичек с лезвием из молочно-белого камня. Ритуальный, конечно. Ручка чёрная, в форме коленопреклоненного человечка. Кровь пустить, хрящи грудинные рассечь, сердце вырезать, а кровь из него фонтаном!
- Чтобы вы на ней поскользнулись, чтобы шеи себе сломали!
Мишка ярко представил, как скользят сандалии толстопузых краснокожих. Скользят. Скользят? «Балбес, вот она, смазка!» - сообразил Безруков, потерял равновесие, упал, дернул связанными руками. Кожа правой кисти не выдержала, лопнула, сползла вместе с вязкой. Кровь закапала на белый камень.
Мишка скрипнул зубами, до краёв наливаясь ненавистью к жрецам, стражам и зрителям. А попутно, как ни странно, к историкам и защитникам национальной самобытности дикарей, оставшихся в том мире.
- Цивилизация вам плоха, говорите, - яростно зашептал он себе под нос, медленно поднимаясь, держа кисти вместе, - традиции краснокожих порушила? Ну да, как неграм без человечины, а чуркам без рабов и сераля... Хороши ценности... Ну, нет, козлы, белый человек вам рога пообломает…
Он бормотал и лихорадочно соображал – как начать бой: «Схвачу дубину, прыгну к ближнему стражу. Ногой в бедро, там до первого пояса кувыркаться метров десять. Кувырок ко второму, дубиной на уровне пояса. Ни подпрыг, ни присед не помогут. Сляжет или улетит. Вот дальше начнутся сложности. Швырнуть топор и одновременно прыгнуть на другого? Ладно, время покажет...»
Самый толстый жрец поднял лицо жертвы, глянул в глаза. Но те так расфокусировано пялились сквозь индейца, что укос под наркокайф – проканал. Обменявшись мнениями, голубые жрецы подвели пленника, выкрашенного в голубой цвет, к столу. Прислонили, взяли под локоточки. Толстый потянулся за дубиной. "Пора", - скомандовал себе Мишка.
Пальцы левой ткнулись в глаза первому. Локоть в голову сбил второго. Третий под Мишкой рухнул на инструментальный столик. Окровавленная рука сцапала дубину.
И тут снизу, где шумела гуляющая толпа, прилетел многоголосый протяжный рёв:
- А-а-а-а-а-а-а!
**
Чуж-чуженин
Глава двадцатая
Свобода чуж-чуженина
Жертве, всходящей на алтарь, посторонние шумы и движения – не интересны. Она, жертва, либо уже утратила интерес к жизни, либо пытается бороться за неё. И в том и в другом случае она слишком занята личными делами, переживаниями и мыслями, чтобы отвлекаться.