Выбрать главу

Фривольные ласки, ну, которые на грани фола, Безрукову и самому неслабо нравились. Их что получать, что доставлять – не стрёмно, ведь в отношениях любящих существ запреты излишни. Между мужчиной и женщиной. Даже между женщиной и женщиной. Но два мужика? Бр-р-р… Говномесные соития Мишка не приветствовал. Понимал, что мозги у каждого съехать могут, однако любовь пидо... , пардон, геев, как-то неэстетично смотрелась. Врач Безруков знал, чем пахнет содержимое прямой кишки. И совать туда орган, который дорог? Ни за что! Лучше мастурбация.

- Но с Катрин интереснее…

Нижепоясной орган Безрукова слегка напрягся. Мысли стали сладко томными, мечтательными. Да уж, высокая блондинка с навыками рукопашника – идеальная подруга. И жена. Рост – одинаковый, ментальность одинаковая, не дура, не истеричка, а что командовать любит, так флаг ей в руки и барабан на шею. Какая разница, кто рулит? Семья – это когда ты впрягаешься во всю силу, зная, что супруга тоже не сачкует. И секс, само собой, нужен качественный, с полной отдачей. А чтобы жену хотеть – она должна быть красивой. И молодой. Чтоб не жмуриться, как пришлось бы на Мальвине. Она же старше поповой кобылы, лет полста, не меньше…

«Тьфу! О чём ты думаешь, Безруков? День без бабы не можешь!» – оборвал себя, осудил, рассердился, повернулся на бок и сдуру плюнул перед собой Мишка.

Сатори как ветром сдуло. Грубая реальность грубо заявила о несовершенстве мира. Плевок повис на коренастом стебельке, и  раскачивался, напоминая неэстетичную насморочную слизь.

Сорвав и отбросив подальше неповинную травинку, Безруков решил, что достаточно отдохнул. От сел, подтащил к себе высохшие портянки, ботфорты, опустил вниз широкие отвороты и заинтересованно уставился на эту неожиданно удобную обувь.

Сапоги, да, но лишь по внешнему виду. Те, хорошо известные всем рыбацкие резиновые дерьмодавы, тяжёлые и жёсткие - даже рядом не лежали с удивительной ручной работой. Безрукова поразила внутренняя отделка. В голенищах желтела тонкая кожа, гладкая, пришитая ровной и почти незаметной строчкой. Чуть ли не машинной. Они сели на ногу, как послевоенные хромачи отца, которые тот неведомым способом сохранил аж до 1992 года.

- Отец… мама…

Почему он вспомнил родителей, Мишка не знал. Может, похороны стольких человек так на него повлияли? Или просветление сказалось? Безруков вдруг пожалел себя, как ребёнок. Нет, не до слёз, сладких, успокоительных. Отнюдь. А с грустью и печальной констатацией факта, что вот сдохнет здесь некий Безруков Михаил свет Андреевич, и будет ему собачья смерть в неведомом краю на неведомой планете. Никто его добрым словом не помянет.

- Вот как даже, - пробормотал Мишка, стесняясь самого себя, - раньше я почему этого не понимал, а? А оно так и было, как есть… Мало я времени уделял старикам. Как неродной…

Мишка зажмурился и представил, как прижался бы к маме, погладил по седой голове, чмокнул в щёку, наделил сыновней лаской и получил бы отзеркаленную материнскую. Посидел бы с отцом с часок за шахматами, выиграл-проиграл, оно важно ли? а отцу–то такое общение в радость. Безруков словно застыл перед воспоминаниями, и осознал, что мог, а не успел ничему путному научиться у отца-матери. Ни как себя вести с женщинами, ни как с начальниками, ни как ставить перед собой цели, ни как добиваться их воплощения в реальность.

В детстве он любил родителей. Авторитет матери - а отца тем более! – были абсолютными. Полвека разницы – это столько житейского опыта! Родители знали всё. И отвечали на все вопросы. Кроме одного – почему он один, без братьев и сестёр. В студенчестве Безруков сообразил, проблема была с репродуктивными органами родителей. Не могли старики иметь детей, пока медицина не справилась с их патологией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Возможно, после этого Мишка возомнил, что знает намного больше родителей. Ну да, в медицине, наверняка, в учебниках-то собран опыт сотен тысяч человек. Кто бы подсказал - угомонить, не чванься горох перед бобами, он бы гордости перед стариками и поубавил. Не подсказали. И сам не догадался.Так ведь в другой, повседневной жизни – откуда мудрости взяться у юнца двадцатилетнего? А он-то щёки надувал! Спесиво выделывался перед родителями - глядите, какой я вумный!

- Понтов у тебя, Безруков, много было, пока старики в спину толкали – расти. А ушли, и стал ты, как дерьмо в проруби, крутиться на одном месте. Столько лет пробуксовал, а чего добился? Жениться не успел. Сына не сделал. Дерево не посадил. Дом не построил. Даже в должности не вырос.