Понюхать?
Ощутить брызги крови на лице?
Безруков, как полудеревенский житель, курицам головы рубил. В морге и анатомке - так называют студенты помещение с прозекторскими столами – в обморок не падал, в отличие от некоторых. Поэтому и пошёл в травматологию. Но одно дело резать тело спящего под наркозом пациента, чтобы потом зашить и спасти его от смерти или инвалидности, а совсем другое – вогнать нож в живого и здорового. А потом видеть, как он агонизирует.
В горячке спасения собственной жизни Мишка как-то справился с собой. А сейчас, когда его отпустил страх смерти, он вернулся в привычную ипостась «гнилой интеллигенции» - если использовать ярлык товарища Ленина, вождя российского пролетариата. И чувствовал себя травматолог Безруков весьма и весьма скверно. Переживал. Боролся с собой, сознавая, что да, он убийца и, всё-таки, отстаивая право оставаться порядочным человеком.
Борьба шла долго, с переменным успехом. Михаил Андреевич так углубился в себя, так запутался в степенях и критериях самооценки, так завяз в неупорядоченных, как оказалось, морально-этических и нравственных дебрях, что пропустил мимо ушей разговор попутчиков.
Очнулся он, когда солнце ощутимо склонилось к западу, а берег разительно изменился. Песок пропал, вместо него пошла крупная галька, затем скалы зашли в воду и преградили путь. Пришлось возвращаться, искать подъём к степи. Место нашлось быстро – пологий овражек. Прежде чем выйти из него, Мишка спешился, осторожно поднялся, из-за дерева огляделся и сразу заметил набитую дорогу. Рядом. По которой лениво плелись две понурых лошадёнки, впряжённых в обыкновенную телегу с бортами из широких досок. Кажется, она называлась дровни? Правил лошадьми мужичок с ноготок, тоже понурый.
А вдали, километра четыре, не больше, темнело творение рук человеческих – сплошной забор серого цвета, над которым высились дома. Деревянные, с пологими крышами, один в один с сельскими избами. И какая-то вышка, похожая на геодезическую.
- Добрались до жилья, - обрадовал спутников Мишка. – Полчаса, час. Вопрос - идём сейчас или переночуем здесь и утром уже пойдем выяснять, куда попали?
- Мне надо привести себя в порядок, - потребовала Мальвина.
- Без разницы, - согласился Виктор.
- Тогда устраиваемся, - подытожил Безруков.
Привычно расседлав мерина и сдав его майору для выводки, он удостоверился, что надоевшая каша варится, а повариха задумчиво перебирает трофейные тряпки, как велено. Все при деле, значит, можно заняться собой. Ощупав лицо, Мишка задумался. Коротенькая «оксфордская» борода кололась, зудела. Мешала, одним словом. Выпросив у Мальвины зеркальце, Безруков с неудовольствием обозрел свою совершенно мироедскую рожу:
- М-да… Сбрить к чертям. А чем?
Спустя пару минут решение нашлось. Мишка вспомнил, что в седельной сумке лежит точильный камень. Владеть опасной бритвой он научился давно, на спор с приятелями, так что оставалось лишь наточить и направить подходящее лезвие. Нашлось и такое, как ни странно. Один из ножей, самый тонкий и длинный, который прямо-таки вымогал название «стилет» или «мизерикорд», хорошо резал кожаные ремни. Им Мишка и занялся. Поплёвывая на камень, он нежно водил лезвием туда-сюда, периодически проверяя остроту на руке. Когда волоски стали срезаться, пришла пора правки на ремне.
Подпруга, засаленная при выделке, а, может, от лошажьего пота, оказалась в самый раз. Пригоршня пыли, по замыслу Безруков, должна была заменить полировальную пасту. Спустя десяток минут он счёл правку законченной, смочил лицо водой и принялся скоблить щёки. Щетина скрипела, но понемногу сдавалась. Конечно, «Жилетт» или «Шик» справились бы лучше, безболезненнее и быстрее, однако слегка шершавые щеки, шея и подбородок вполне удовлетворили Мишку.
На радостях он разделся, тщательно вымылся в морской воде с песком, а потом притрусил голову золой от костра, долго мусолил эту смесь, смачивая водой из ручья и, наконец, ополоснулся в ручье. Получилось совсем неплохо, просохшие волосы мягко шевелились под ветерком.
Джинсы, вчера хорошо отполосканные в пресной воде и слегка влажные, надетые вместо цветных капитанских портков, вернули Безрукову уверенность. Белая шёлковая рубаха с широкими рукавами пузырилась на ветру, зато шляпа с круглыми полями прочно сидела на голове и укрывала лицо от уже палящего солнца.