Он встал из-за стола, шагнул было к выходу, но обернулся и сощурился на Яковенко:
- К тебе, бывший майор, это тоже относится. Завтра продам коней и - адью!
Когда он возвращался из дощатого сортира, его тихонько окликнул оборванец, которому пару часов назад досталась серебрушка:
- Мой господару, ночу можете бити оплиячкани и убиени. Чула сам какоте четири диеле твоё злато.
- Кто? – Мишка застыл как вкопанный.
- Четири у удальеном куту од вас. Лоше же, ако вам се пререже грло.
На Мишку словно кипятком плеснули: "Четверо? Перережут горло?" - и куда только делось непонимание этого странного языка.
И сразу местные разборки...
Глава девятая
И сразу местные разборки…
Тех четверых, о которых сказал нищий, в зале уже не было, как и Виктора с Мальвиной. Лишь корчмарь протирал стойку, да на кухне кто-то плескался в воде, наверное, перемывая посуду. Владан послал с Безруковым мальчонку, чтобы тот показал комнату и помог, если что надо. Так, во всяком случае Мишка понял слова корчмаря, сказанные в спину.
Тусклый свет масляных ламп, которые освещали лестницу и коридор, позволили дойти до отведённого ему «гостиничного номера», как Безруков насмешливо окрестил небольшую комнатушку. Три на четыре метра, стол у небольшого оконца и кровать, примерно полуторка, если пользоваться знакомыми размерами.
- А темно, как у негра в жопе…
Мальчонка понял, запалил от своей переносной лампы фитиль настольной. И тихонько слинял. Безруков обошёл комнату, подсвечивая себе этой убогой коптилкой, прощупал стены на предмет тайного хода, проверил прочность двери, прикинул, как снаружи будут отпирать засов, если его сейчас задвинуть на всю длину. И с горечью осознал – отодвинут с лёгкостью. Страх не отпускал, но и не разрастался, зато превосходно стимулировал мозговую деятельность:
- Надо подготовиться! Надо защититься! Надо закрыться наглухо!
Окно, затянутое мутной плёнкой, наверное, высушенным мочевым пузырём какой-нибудь животины, не открывалось. Поковырявшись большим ножом, Мишка сумел слегка расшатать раму, но одумался и вынимать не стал – зачем? Влезть через него снаружи может подросток либо очень тощий мужик астенического сложения, какому для нокаута хватит щелчка в лоб.
Подумав, Безруков передвинул тяжеленную кровать к двери и поставил стол впритык к стене, чтобы, когда дверь приоткроется – кровать и стол создали непреодолимый упор. Потом переложил набитый соломой мешок на пол, в ближний угол, где полотно двери скроет его от глаз нападающего. На том подготовка к ночному визиту закончилась. Мишка уже переварил известие о грабителях, которые заявятся к нему, и как-то очень спокойно, словно фаталист, приготовил саблю, кинжал и нож к ночной схватке.
Наверное, все предыдущие события закалили, а может быть – сломали его. Безруков перестал ценить собственную жизнь. Ему казалось, будто он спит и видит очень реалистичный, но всё-таки сон. На бред сумасшедшего эти несколько дней не походили, потому что слишком логично и непротиворечиво одно событие переходило в другое, то – в третье, потом – в четвёртое. У шизиков такая связность невозможна, их фантазии обязательно в чём-то выпадали из рамок возможного. Размышляя о вариантах доставшегося ему бытия, врач Безруков заснул.
Проснулся он от шороха. Нашарив правой рукой рукоять сабли, а левой – кинжала, Мишка тихо встал, отступил в угол и замер. Злоумышленник, поддевая брус засова, помалу выдвигал его из проушины. Затем последовала безуспешная попытка открыть дверь, чему помешала тяжеленная кровать. Незваный гость проявил настойчивость, осторожно надавил на дверное полотно. Ножки кровати дрогнули, с противным скрежетом проехали по полу с десяток сантиметров и остановились. Теперь усилиям ночного гостя противостоял ещё и стол, который вместе с кроватью создал несокрушимую распорку.
Пару минут на дверь пытались давить с возрастающим усердием, наверное, вдвоём или втроём. Пыхтение стало громким, а бормотание, прежде едва слышимое, приобрело недовольный, затем откровенно злобный оттенок. Толкнув дверь напоследок, незваные гости удалились.
Безруков вздохнул с облегчением. Оказывается, он почти не дышал. Теперь, когда опасность отступила, его стала колотить нервная дрожь. Положив кинжал и саблю на пол, Мишка сел на кровать, наощупь обулся. Спать он не собирался, какое там! Положа руку на сердце, себе об мог признаться честно – такого уровня страх ему на долю прежде не выпадал. Долгий страх. Мишка и не подозревал, как тяжко ждать, что вот-вот в тёмную комнату ворвётся неведомый злодей. И не простой душегуб, а силач каких свет не видывал, от какого не отбиться.