- Нет. Он всех похоронил. Один. Я пальцем не тронул.
Все взгляды переместились на Мишку. Тот принял их с мужеством обречённого, отнекиваться не стал, а даже попытался принять стойку «смирно». Страха уже не осталось, как и желания сопротивляться хоть аресту, хоть убиванию на месте, потому что чего бояться и зачем трепыхаться, когда смертный приговор уже вынесен, а палачи стоят с мечами наизготовку.
- Ги закопавте? Зошто?
Требовательный взгляд старшего панцирника сверлил Безрукову переносицу. Неулыбчивое лицо офицера - а кем мог быть даже малый начальник вооружённых людей? - сухое, прокопчёное под местным яростным солнцем, говорило о намерении получить ответ. Бледно-голубые глаза в окружении морщин, характерных для тех, кто привык разглядывать дали, мигнули раз и снова уставились на Безрукова. Длинный нос гармонировал с вислыми серыми усами, под которыми тонкие губы с опущенными уголками дополняли портрет сурового полицейского. Сыщика, оперативного уполномоченного из криминального отдела.
Такому врать - только на неприятности нарываться. Начнёт допрашивать, зацепит нестыковку, придерётся.. Ну его, лучше сказать правду. Не всю, конечно, и пообтекаемее, без ссылок на попаданство из другого мира. На такое полувраньё-полуправду Мишка был мастак в той жизни. Применил свой опыт и в этой.
Насколько вразумительно прозвучали слова Безрукова о том, что погибшие люди не должны валяться без погребения, как падаль, он не гадал, но суть до офицера - донёс. Тот повторил, на своём языке, главное из множества Мишкиных слов:
- Човекот не е магийа, то правда… - однако тут же встрепенулся и продолжил допрос. - И оние кои се посебно погребани? Кои ги врза?
- Что?
- Кои. Ги. Врза, - раздельно, медленно, как придурку, повторил офицер, потом пояснил другими словами и жестами, словно наворачивая на предплечье тряпку. - Раните се завиткани во крпа. Дали сакате да им помогнете?
До Мишки дошёл жест, а потом и смысл некоторых, похожих на русские, слов. Верно, перевязывал он трёх солдат, тяжело раненых. Снял с них панцири, разрезал одежду, чтобы добраться до ран. Потом их одежду на бинты распустил и, как мог, перевязал. Даже воду им приносил. Только умерли они все. Пришлось хоронить после всех, в отдельной могиле. Вот их обыскивать Безруков не стал - он, всё-таки, не настоящий мародёр. И вообще, впадлу шмонать пациентов. В их ссыльно-поселенческом городишке за такое не только рыло бы начистили, но и опустить могли, чтобы впредь не крысятничал. Естественно, офицеру он ответил кратко, не вдаваясь в такие подробности:
- А, почему они перевязаны, что ли? Так я же врач, я обязан лечить. Клятву давал, что любому больному или раненому обязуюсь помочь, не причиняя зла, и так далее... Жаль, не удалось спасти. Кровопотеря слишком большая. Если бы их вовремя на операционный стол, да раны ушить, тогда бы у них был шанс выжить. А так…
И травматолог Безруков обречённо махнул рукой, обозначая полную невозможность спасти хоть одну жизнь в тех антисанитарных условиях. Офицер, возможно, понял его пространное объяснение с пятого на десятое, но вдруг задумался, крепко держа Мишку за плечо. Он так долго и мучительно соображал, что в корчме наступила уважительная тишина. Если бы мозговые шестерёнки действительно крутились в голове, то их скрип, наверняка, был бы слышен всем. Наконец, мыслительный процесс завершился. Офицер повторил как для себя:
- Должност спасам животот… Што викате, исцелител? Мишан… Дали знаете како да шиете рани?
- Раны ушивать? Умею, конечно. Только шовного материала нет. Иглы тоже нужны. И вообще…
Офицер рванул Безрукова за рукав в сторону выхода:
- Айде да одиме! Брзо! – и возглавил неуклюжий забег к казарме городской страже, которая оказалась в километре если не дальше от корчмы.
По мнению Мишки, арестованного вряд ли заставят бежать до тюрьмы, да ещё в одной колонне со стражами. А если не в тюрьму, то куда так заторопился офицер?
Глаза боятся, а руки делают
Глава десятая
Глаза боятся, а руки делают
Запыхавшись, Мишка вошёл в полумрак двухэтажного бревенчатого здания вслед за офицером. Стражники остались во дворе. Толстая дверь приглушила их голоса, но оживлённое обсуждение - наверное, причин неожиданного коллективного забега на короткую дистанцию? – ещё слышалось через окно прихожей. А вот в следующей комнате было абсолютно тихо.