Хуже всего дела обстоят в ополчении. Туда в критические для страны моменты приглашаются добровольцы, а если таких не хватает, то сгоняются насильно все лица мужского пола, кроме уродов, инвалидов и негодящих стариков. Критерий отбора – рост. Достает рукой до вершины копья? Годен стоять с ним!
Врач Безруков кивнул. Разумеется, воинской науки ополченцы не знают, понятия о медицинской помощи не имеют. Да и остальные вояки вряд ли сильно от них отличаются. Начинать надо с нуля. Он так и сказал:
- Фигня у вас, а не лечение. Надо создавать медицинскую службу армии. Набрать и обучить фельдшеров…
- Кого? – изумился Джуран Воиславич.
- Лекарей. Из людей, у которых руки растут не из… Таких, кто руками сможет работать нормально. И лекарства надо подыскивать. Травы там всякие… Деньги, конечно. В общем, мне надо время на составление плана, сметы…
Воиславич кивнул, дал два дня отсрочки для толкового и полного ответа, а напоследок посетовал:
- Плохо ты говоришь на нашем языке. Многие слова понять нельзя. Найди переводчика, что ли?
Безруков вздохнул. Он тоже не всё понимал с первого раза, но переводчика с русского на этот славянский – не существовало в природе. Только ведь спорить с представителем власти не станешь. Когда это министр обороны принимал во внимание отмазки нижестоящих? Сказал: «бурундук – птичка!» и попробуй, докажи, что тот чирикать не умеет. Кивнул Мишка, попрощался и повернулся к двери.
- Погоди, граф. Что на тебя вчера напал? Данила мне доложил, только я ничего не понял.
Пришлось Безрукову, вися на костыле, пересказывать историю с конями, добытыми у индейцев. Потом показывать ожерелье. Князь его посмотрел, пощупал, взвесил на руке. Глянул на Данилу, кивнул. Потом вернул украшение Мишке, хмыкнул, кашлянул, издал стон – больно кашлять с несросшимся животом. Почесал бороду и приказал Даниле:
- Первое. Определись с графом, каких людей ему в лекари нужно, найди и направь, пусть учит. Второе – затвор освободи. Кого повесь, кого прогони, кого в крепость отдай. Насчёт Любамира. Виру он не выплатит, это понятно. Но его жалко, хороший воин был, хоть и дурак. Значит, имущество и семья его – мне, в погашение долга, а дурака выдай графу, головой. Пусть он и казнит, я своих воинов убивать не стану.
- На кой он мне, - возразил было Мишка, но Джуран Воиславич лишь повелительно махнул рукой, вали отсюда, дескать.
Выгнал графа Сибирского. А где дворянская уважительность, спрашивается?
**
Данила Крут, как в очередной раз убедился Мишка, фамилии своей соответствовал полностью. Выйдя в прихожую, он свистнул в два пальца, велел Фруме доставить сюда арестованных. Пока тот командовал десятком, в комнату занесли лавки, стулья и стол. Писарь с чернильницей приволок тощий фолиант, в котором таились подшитые бумаги, приготовил свежий лист и принялся очинять пучок гусиных перьев.
Безруков с интересом глядел на незнакомое и довольно сложное действо. Маленький нож мелькал в руках писаря, наискось отсекая нижнюю часть пера, выковыривая оттуда что-то мелкое, невидимое, бережно расщепляя почти готовое изделие и ещё бережнее укладывая его в берестяной пенал. Последнее пёрышка работник канцелярского труда окунул в деревянную чернильницу, опробовал на сложенном вчетверо черновике, одобрительно кивнул самому себе и лишь после этого угомонился.
Своевременно. Судя по стуку и резкости распахивания, дверь открыли лбом арестованного. К Мишкиному изумлению, первым вошёл не Любамир, его вчерашний противник, а Яковенко. Виктор выглядел ещё более предосудительно, нежели вчера. Не так изодранная одежда, как синяки на лице, обширные, жёлто-зелёные и местами багровые, придавали ему вид конченного бомжа.
И выражение лица, которое сразу после попадания приличествовало гладиатору, браво идущему на смерть. Как там на латыни? «Аве, Цезарь! Моритури тэ салютант!» Вот-вот. А сегодня на фейсе Виктора читалось: «Ох, что ж я маленьким не сдох?» Он на «ватника» Безрукова глянул без ненависти, равнодушно, как на мебель.
Любамир, в отличие от украинского писателя, Мишке поклонился ниже, нежели Даниле. Без подобострастия, но с уважением. Странно. Синяк под глазом коренастого мужика органично слился с тем, что ему поставили стражники, торцом копья, но это совершенно не портило общее впечатление сдержанного достоинства, которое излучал пожилой воин.
Визгливая девица выглядела отважно-испуганной, как воробышек, ворующий хлеб у городских, в смысле – площадных голубей. Её почти детской лицо, не изуродованное ненавистью и визгом, сегодня опять показалось Мишке обалденно красивым. Настоящей славянской красотой. Полные алые губы, правильный овал лица, высокий лоб, подчёркнутый прямой линией платка, прикрывающего пышные русые волосы. Сарафан скрывал размер груди и стройность ног, зато подчёркивал общую соразмерность фигуры.