Хорошо, Данила Крут вкупился в дело. Дважды сопровождал Безрукова на аудиенции, горячо поддерживал Мишку, приводил свои резоны. В общем, уговорили Джурана провести проверку в поле., Повезло, что кампания по усмирению индейцев было отсрочена. Войско заскучало, истомилось в безделье. Князь махнул рукой, поручил проверку заместителю.
Младший воевода, Веселин, тоже Воиславич, но двоюродный, предложения Мишки принял не на ура, но достаточно серьёзно. По-взрослому, несмотря на юный возраст - семнадцать лет. Согласился разделить конных и пеших дружинников на две части. Одну с лекарями, а вторую оставил как было.
Итоги учения, с недельным походом и встречной битвой в лесу, разбирались всем командным составом перед старшим Воиславичем. Причём по косточкам, с оргвыводами и пересортицей мелких командиров. Одного аристократа Джуран лично двинул по морде, когда выяснил, что тот выпорол лекарей и отменил их запрет на питьё сырой воды.
- Сколько воев у тебя обдристались, сколько? – орал воевода, упёршись лбом в побелевшиего от страха офицера.
- Все…
- А умерло? А если бы перед битвой?
Более двухсот профессиональных бойцов, сутки не выходящих из кустиков – это было полбеды, а вот семеро погибших от обезвоживания напугали и научили не только Веселина с Джураном. Всё войско резко зауважало лекарей. А Тверин Сараич выдал главному войсковому лекарю Безрукову сто золотых.
"Всегда бы так платили, - подумал травматолог Безруков, закончив нудную операцию по удалению вросшего ногтя, - я бы завязал с амбулаторным приёмом". Конечно. Столько труда, аж уши от воплей болят, а всего три серебрушки добавились в сейф.
Стоять у операционного стола - тяжкий труд. Сломанная нога отекла и казалась туго накачанной ртутью. Хромая, Мишка добрался к умывальнику, долго мыл руки, лицо, даже шею сполоснул, освобождаясь от людских мучений. Он всегда чувствовал во время лечения, как чужая боль оседает на нём. То же самое происходило у компьютера. Но там не боль, а излучение или ещё какая-то хрень накапливалась и портила настроение.
Поднявшись в свою комнату, Безруков лег поверх покрывала, раскинув руки-ноги крестом. Есть не хотелось. Видеть никого не хотелось. Вот женщину лёгкого поведения он бы сейчас к себе пригласил. Вопреки всем принципам, вопреки опасным болезням. Невмоготу было графу Сибирскому соблюдать целибат, невольный, ненужный. И усталость его - не физическая. Как там учил академик Павлов? Сменить род занятий, да?
- Что я такой невезучий? - спросил себя Мишка. - Или дурак, не умею шансом воспользоваться. Что стоило тогда вместе с Любамиров попросить в рабыни Милицу. Красивая девочка, стройненькая. И незамужняя, вдова. Что я, не уболтал бы её? Да ещё проще можно, пообещал бы дать вольную, и она моя...
Картина соблазнения Милицы так ярко встала перед глазами Безрукова, что он вынес за скобки мстительность и силу Любамира, неизбежные следствия блудодеяния. Ну, запала в Мишкину память сокрушительная внешность девицы-красавицы! Во сне только она и приходила, изводя близостью и доводя до поллюций. Эх, встретиться бы в реале, поговорить, взять за руку...
Неизвестно, чем кончились бы мечтания, но стук в дверь и голос раба вернули графа Сибирского в реальность:
- Обед готов. Вы спуститесь, господин, или вам сюда подать?
- Иду, - простонал жестоко обломанный в мечтах Мишка, сползая с кровати. - Вот так всегда!
**
Визит в столицу
Визит в столицу
Правильно говорит пословица – от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Так думал Мишка, трясясь верхом в многочисленной свите старшего воеводы Джурана Воиславича. Тот ехал в открытой карете, которая прыгала на неровностях полевой дороги, как лягушка, и раскачивалась из стороны в сторону, как пьянчуга, идущий на автопилоте.
Её четыре деревянных колеса поднимали пыль, которая взвивалась в воздух и висела, ожидая, куда бы или на кого бы осесть. Кони дружинников авангарда и арьергарда, десяток там и там, добавлял густоты. Мишке указали место и не позволили отколоться, отстать или уйти в сторону. Вот он и глотал пыль, становясь похожим на соседей, жёлто-серых. Безветрие, куда от него денешься?
Платок, намотанный на лицо ниже глаз, помогал слабо. Во-первых, под ним было жарко, во-вторых, глазам пыль тоже не нравилась. И они истекали слезами, отчего пылезащитная «арафатка» постепенно промокала, собирала пыль, подсыхала и начинала царапать кожу.
Первый привал в распадке у ручья показал абсолютную неготовность графа Сибирского к путешествиям по стране Рашке. Горячую еду приготовили только для князя и его спутников по карете. Остальные вынули припасы, разложили их на травке и сожрали, каждый по отдельности. Он перекус тоже захватил, но дело в другом.