Тогда это сильно задело травматолога Безрукова. Обидно стало за утраченный или украденный приоритет. А сейчас вспомнил он ту историю, усмехнулся и сказал в небо:
- А слабо тебе, хмырь московский, такую школу с нуля создать? В чужом, неведомом мире, а?
Виктор Яковенко вспомнился. Хороший ведь человек, толковый. Наверняка, умелый. До майора дослужился. Рукопашник и боксёр не из слабых. Вот чего он на Мишку взъелся? Ватником обозвал. Обида за страну взыграла? Так разве рядовые граждане виноваты в интригах правителей? Кто и когда врача Безрукова спрашивал, воевать в Афганистане, в Чечне, в Африке?
Трамп, американский президент, правильно высказался как-то раз насчёт "оккупантов". Подчеркнул, что все народы всегда что-то где-то оккупировали, и нет смысла искать виноватых, извиняться за сделанное предками. И ведь не поспоришь. Как говорится, поздно пить Боржоми, когда почки отвалились. Жить надо с тем, что имеешь сегодня, а не с тем, что было до тебя.
Мысли Мишкины с американского президента вдруг соскользнули на воспоминание о прощании с Яковенко. Вернее, на заказ листьев коки. А потом ещё дальше - на событие двухмесячной давности. Когда он прикончил трех индейцев, побивших Виктора, и насиловавших Мальвину.
- Я ведь уверен, то были краснокожие. Неужели меня, действительно, занесло в Америку? А что? В главном картина схожа. Русские на нашей Аляске были. И в Калифорнии. Жара, конечно, не аляскинская. И язык трудно назвать русским. Славянский, это да. Ёлы, что я гадаю? Попросить у князя карту, глянуть, и всё станет понятно.
Безруков помечтал, как увидит на карте всю Северную Америка, как подскажет Джурану Воиславичу тему по золоту в Калифорнии и на Аляске, как прославится. И вытребует под это право организовать медицинский институт. Нет, медицинский университет! Первый и единственный в мире! Как наберёт повсюду самых известных, самых славных врачей, шаманов, знахарей, травников и прочий лечащий народ.
Систематизирует все медицинские знания, войдёт в мировую историю не как Земмельвейс, Авиценна, Боткин и прочие частные умные врачи, а самым лучшим, самым знаменитым. Типа универсала из Винчи, Леонардо который - изобретатель, учёный, физик, химик, художник и т.п. и т.д.
- Наставник, мы готовы, - прервал Мишкины мечтания голос Первака.
- Ну вот, такую славную думку обломали, - проворчал Безруков, направляясь к сараю.
Однако суровая реальность помешала практическим занятиям по наложению швов на очередной полутуше. Пылевое облако возникло на повороте дороги, быстро выросло. В перестуке копыт к школе неслись всадники. Знакомые. Мелькнуло лицо Данилы Крута, рядом скакал Веселин Воиславич. Позади, широкой лавиной, чтобы глотать не всю пыль, поспешала охрана.
Любамир поспешил отвести воротное полотно. Школяры шмыгнули в сарай. Мальвина выглянула в окно, наклонилась, что-то приказала кухарке. Хромая, граф Сибирский поспешил навстречу гостям. Потом сообразил, оглянулся, велел группе заниматься швами самостоятельно.
- Доброго дня, граф, - непринуждённо кивнул Мишке младший воевода. – Срочно поговорить надо. Приглашай!
Под ногами тяжёлых мужчин заскрипели ступеньки лестницы. Охрана поднялась первой, проверила горницу, кабинет и спальню Мишки, разошлась, оставив гостей и хозяина в столовой. Присев в дурацком книксене, вошла и ушла Мальвина. Недобро глянув на Данилу Крута, вышел Любамир.
Повинуясь кивку младшего воеводы, Крут выглянул в окно, запалил огонёк масляной лампы, закрыл ставни.
- Что, настолько серьёзно? – встревожился Безруков, жестом приглашая Веселина на свой стул и усаживаясь на табурет рядом с Крутом.
- Покажи, что за ожерелье ты с индианца снял, - ткнул пальцем на стол воевода.
Его молодое, в нежных кудрях первой бородки, лицо выглядело иконописно. Карие глаза блестели, отражая лампадный огонёк. Волосы, необычайно длинные для воина, перехваченные по лбу тесьмой с золотым шитьём, ровно лежали на плечах. Ноздри тонкого хрящеватого носа раздувались, будто князь принюхивался к чему-то вкусному.
Безрукову такое поведение молодого аристократа не понравилось. Говоря шахтёрским языком, привычным Мишке с детства, слишкой эта нервозность похожа на подготовку к "подлянке". Когда несколько пацанов задумывали пакость подстроить слабаку или изгою, чтобы потом посмеяться, учинив жестокую шутку.