Главнокомандующий взорвался негодованием:
- Как? Я доверил тебе такое важное дела, а ты? Граф, ты враг!
Джуран Воиславич орал, брызгая слюной, топал ногами, стучал по столу кулаком. Его борода тряслась, как у Карабаса-Барабаса, глаза блестели и - красочно выражаясь - метали молнии. Младшие военачальники в испуге молчали, ожидая перехода начальственного гнева в физическое воздействие.
Совсем недавно одному из них досталось по первое число, и словами и кулаками. Даже невозмутимый обычно Данила Крут нервно покрутил головой, оттягивая тугой воротник. Лишь один человек в этой компании сохранил спокойствие - граф Сибирский.
Снисходительно улыбаясь, в душе, конечно, травматолог Безруков слушал эмоциональную речь князя. В том, исчезнувшем мире двадцать первого века, такой начальственный разнос приравняли бы к начальной школе, если не детскому саду. Мастерство пережёвывания подчинённых, по словам Мишкиного отца, шлифовалось в горкомах и обкомах КПСС с первых лет советской власти. Подлинного же расцвета достигло в годы застоя, вместе с мастерством приписок.
Мишкин заведующий, например, умудрялся так прессовать неопытных интернов, что валерьянки не всегда хватало. Так что граф Безруков без тревоги переждал рычание и слюнобрызганье генерала. Тот взял неизбежную паузу - дыхание же надо переводить? Мишка улучил момент княжеского вдоха и хладнокровно парировал обвинение:
- Джуран Воиславич, претензии не ко мне. У нас в Сибири есть поговорка. Она звучит просто. Сколько денег – столько песен. На учения мы израсходовали весь запас медикаментов и бинтов. Чтобы заказать сумки, инвентарь и купить новые перевязочные средства – нужно финансирование. Я подал заявку месяц назад. Спросите у Тверина Сараича, он подтвердит. По слухам, мне обещано пятьдесят золотых. А реальных денег до сих пор нет.
Удар был нанесён точно и в нужный момент. Князь захлебнулся воздухом. Прокашлялся, остыл. На Сараича глянул грозно, однако орать не стал. Пожалел старика. Просто кивнул тому в Мишкину сторону, увидел ответный кивок и закрыл вопрос. Что и требовалось доказать.
Чуть позже, когда совещание закончилось, шустрая девица поймала графа Сибирского на лестнице, завела в кабинет заведующего княжеской казной. Тверин Сараич вынул мешок с золотыми, подвинул главному лекарю, получил расписку и лишь тогда с обидой заметил:
- Нет у вас, уважаемый граф, почтения и уважения к возрасту. Когда я был молод, то прежде чем доносить князю, сначала встречался с его приказными людьми. И знаете, вопросы решались с каждым разом всё быстрее и быстрее. Личные знакомства, добрые отношения – всё влияет… Всё зависит…
Гонор Безрукова – как же, утёр нос жадюге и скупердяю! – поугас от тихих слов казначея. Звучала в них правота умного и многоопытного человека, который на вертикали власти имел реальную силу. Куда там всяким Медведевым! Этот был покруче премьер-министра и администрации президента. Казначей, если Мишка верно представлял его роль, рулил фининсовыми потоками, а не просто хранил княжеское бабло.
И такой человек предлагал мир графу Сибирскому, который к властной вертикали не относился, да и горизонтально ничего из себя не представлял? Глупо отказываться, решил Мишка. Что он, переломится, если извинится перед стариком? Нет.
- Да разве я хотел вас игнорировать? Стеснялся беспокоить по пустякам. Вы уж не сердитесь, Тверин Сараич, - покаялся Безруков, искренне и без фальши в голосе.
Просто сказал правду. Посетовал на отсутствие опыта, на неумение понять и принять решение в типовой ситуации – чужой ведь, местные реалии неведомы. И на скромность, привитую родителями.
Доброе слово и кошке приятно, а уж человеку тем более. Тверин Сараич оценил искренность графа, утешил и спросил, чем лично он мог бы помочь, ускорить подготовку лекарей для грядущей кампании?
- Травница мне нужна. Молодая, быстроногая, сообразительная. И на примете есть, Милицей зовут. Княжеская рабыня. А ваш управляющий загнул мне за неё двадцать золотых! – и распалившийся Мишка приврал для пущего эффекта. – Я утром на рынок собрался, покупать кого попало, лишь бы вакансию закрыть.
Казначей позвал ту же шуструю девицу, повелел кликнуть управляющего. Спустя несколько минут задыхающийся от бега хмырь вошел в кабинет Тверина Сараича.
- Граф у тебя Милицу торговал?
- Да, ваше…
- Ты сколько заломил?
- Двадцать золотых, ва…
- Сдурел? – Казначей задавал вопросы тихо, ровным тоном, но управляющий потел и багровел, словно перезревающий помидор.