- Так ведь она графу в полюбовницы нужна, а не для дела, - нанёс подлый удар управляющий.
Теперь вспыхнул Безруков. Краснея – снилась Мишке невестка Любамира в откровенных эротических снах, снилась, и не раз – главный армейский лекарь опроверг гнусный поклёп. Тверин Сараич его поддержал, хотя и с неожиданной стороны:
- Лжешь! Любамир никогда на такое скотство её не отдал бы. Выручить девку хочет, в это – верю. Но двадцать золотых ломить за рабу? Ты сам к ней мостишься, пёс! А ну, приведите девку, у неё спрошу.
Тут багровый управляющий пал наземь, побледнел, пополз к ногам казначея и повинился. Хотел, де, уложить Милицу в свою постель, да та отказала. Потому назначил её на тяжёлые и грязные работы, чтобы сломать. А покупателям выставил неподъёмную цену.
Шустрая девица нашла Любамирову невестку минут через десять. Статная, как прежде, в платке, покрывавшем волосы, она оставалась прекрасной, хотя пристойным именем ей стала бы "Золушка". Грязное и мокрое платье Милицы источало такую вонь, что казначей обошёлся одним вопросом:
- К блуду склонял?
- Да, - твердо ответила Золушка, - но я лучше умру.
- Она твоя, граф. Три царских монеты. Остальное с тебя взыщу, - пнул управляющего Тверин Сараич, - чтобы знал, как княжеских рабов губить. Как ты смел девицу в золотари определять?
Громко поблагодарив казначея и ухватив за руку вонючую, но такую нужную покупку, граф Сибирский вышел, плотно притворив дверь. Слушать чужую выволочку? Вот ещё! Учиться, как «жевать» подчинённых, Мишка не собирался. Он предпочитал иной метод воздействия – разговор по душам. Или соразмерную оплеуху, которая учащихся стимулировала, в смысле – воспитывала желание усваивать знания быстро и безошибочно.
Безруков поймал себя на мысли, что ментальность прежнюю, европеоидно-штатовскую – почти утратил за каких-то полтора месяца. Вот, рабыню сторговал довольно дёшево, ведёт её домой, и совершенно не переживает о своей рабовладельческой сути.
Ографился, опанился, опомещичился. Лоск цивилизационный утратил. Сейчас вот Золушку в бричку подсадил почти грубо, молча, без вежливой просьбы. Направил, рукой придержал за мокрый и грязный локоть, глянул на приятную гитарную округлость спины, вздохнул, скомандовал:
- Вон туда садись, по центру, - и сам сел напротив, как кот у сметаны.
"Свинтус ты, Безруков, похотливый кобель. Козёл, как все мы, самцы. Разве можно воспринимать такую красоту, как объект для вульгарного секса. Для траха. Ею надо восторгаться, её надо баловать, чтобы воспринимать как богиню, ловить каждое движение и любить, любить, любить... А ты - вожделеешь..." - осуждал себя Мишка, не находя в себе сил оторвать взгляд от понурой Милицы.
Свинья он? Самец? Да. Похотливый. Намеревался же купить невольницу-наложницу? Да. И кто он, граф Сибирский, после этого? Вопрос риторический. И вообще, по мнению Мальвины, слишком легко, слишком быстро врач Безруков воспринял местную манеру жизни.
Позавчера московская учительница, а ныне экономка графа, заступилась за Горыню, который про стерильность забыл, немытой рукой шов хотел наложить. Ха, заступница! Да и не больно Мишка отвесил оплеуху. Для порядка, а не ради битья. Женщина, либерало-толерастка, топтальщица Болотной площади, демонстранка! После ехидного вопроса, кем она тут работает, не бонной ли при несмышлёныше? – сразу заткнулась и слиняла в свою комнату.
А когда Первак жгут на шею неверно наложил, отмочила что-то вовсе несуразное. Орала, что он учит детей пыткам! Дура! Ну, не знаешь ты, как это сделать без удушения - а просто, лишь согнутую над головой руку использовать - так не встревай! Сравнила с гарротой, грамотейка! Безруков даже не сразу нашёлся, как ответить.
Позже, конечно, та извинилась. Но разозлила Безрукова до бешенства. И он ждал следующего раза, , а будет такой, непременно будет, чтобы отшить москвичку по полной программе. И выгнать! Бабы из двадцать первого века, они испорчены цивилизацией непоправимо. И чтобы она не испортила, не заразила Милицу, церемониться с Мальвиной - ха, Александровной? - граф Сибирский не станет.
Гаркнет во весь голос. Вот так: «Что? Рукоприкладство к несовершеннолетним недопустимо? Пардон, вы не из ювенальной юстиции? - прищурившись, переспросит главный войсковой лекарь демагогиню Мальвину. - А не пошла бы ты к чертям собачьим? И заткни свой либерализм куда поглубже!»
Хорошо бы ещё демагога Виктора Яковенко рядом с ней поставить, рявкнуть на обоих сразу. Затем сменить тон, подпустить ехидства, ласково так, в одесском ключе, сказать ему: «Ой, не смешите мои тапочки, пан майор! Это в том, двадцать первом веке пятнадцатилетний парнишка считался ребенком. Здесь, в жестком реальном мире такие уже женятся, имеют собственных детей. Они – взрослые!»