**
Жёсткие руки ухватили Мишку за обожжённое плечо и ногу, сдёрнули на пол. Ума и воли Безрукову хватило не напрягаться, не вскрикивать, когда его пнули, чем-то ударили. Сквозь полуприкрытые веки он разглядел нескольких краснокожих в накидках, странных головных уборах и в лёгких сандалиях.
Громко переговариваясь, индейцы связали Мишке руки впереди, дёрнули за волосы. Пришлось подчиниться, сесть, открыть глаза. На шее затянулась грубая верёвка, ободрав струп. По лопатке потекла кровь. Подбодрив очередным рывком за волосы, Мишку заставили встать. Изображая заторможенность, он выполнял всё в замедленном темпе. Толчок в бок – для разворота к двери. Снова пинок.
Тощее тельце в грязной набедренной повязке валялось за дверью. Лекарь? Да, он. Неподвижный. Мишка равнодушно прошёл мимо. Даже если он убил этого маломерка – что с того? Судьба так распорядилась, не Безруков.
Верёвка натянулась. Пришлось остановиться. Ещё один тощий краснокожий, раскрашенный вертикальными чёрно-белыми полосами, подошёл с ведёрком, наверное, сделанным из бамбукового спила. Расстелил шкуру, заставил Мишку стать в центр, размешал квачом грязно-голубую краску, обильно покрасил Безрукова с головы до ног.
Свидетелей малярных работ набралось много, целая толпа. Разнообразно наряженные индейцы комментировали покраску громко, смеялись. Мишка даже радовался, что не понимает ни слова. Обидно было бы слушать оскорбления. Хоть он и не стеснялся наготы, но всё равно - неприятно.
И вдруг среди мешанины "бырбырканья" прозвучал понятный совет:
- Граф, руки намочите! Чтобы вязки ослабели!
Голос знакомый, но кто этот советчик? Глаза не споткнулись на приметном лице, а память помогла: "Проводник-перебежчик! Раб, который сбежал!"
И Мишка подставил запястья под квач. Поймал голубую мокрень, покрутил кисти туда-сюда, чтобы жидкость разошлась по вязке на запястье. Гад-маляр квачом отбил руки пленниа вниз, потом заставил повернуться и мазанул плечи.
Сожжённые места защипало так, что мочевой пузырь не выдержал. Мишка дёрнулся:
- Ты, тварь, осторожнее не можешь?!
Струя описала дугу и попала точно на черно-белого маляра. Тот отскочил, принялся ругаться. Стражники захохотали, приседая, хлопая себя по бедрам. Мишка хотел было прекратить самопроизвольное мочеиспускание, но вовремя сообразил – так даже лучше, естественней. Подставил руки под струю, набрал немного в пригоршню, омыл лицо. Маскировка сработала - стражи не усекли, что кожаный ремешок намок, а Мишкины покручивания его немного, но растянули.
Маляр продолжил покраску. Мстя, несколько раз ударил квачом, норовя разбить губы, нос. Безруков не отреагировал, боль в покрашенных плечах затмевала всё, превращая мир в стробоскоп. Глаза то видели окружающее, то слепли от внутренней белизны, которую сменяла сплошная чернота. Наверное, Мишка терял сознание на доли секунд.
Закончив малярные работы, полосатый индеец согнал «голубого» со шкуры, свернул ту. А затем ловко взмахнул квачом, снизу ударив по Мишкиным яичкам. Устоять Безруков не смог. Он скрючился от новой, резкой боли, пал на колени, потом свалился набок. Пинки в спину стали ощущаться не сразу, лишь когда жжение в плечах пересилило остывающую боль в паху.
Поднявшись на ноги, Мишка без радости наблюдал экзекуцию над маляром. Интуиция подсказывала, что подновления стёршейся при падении краски ему не избежать. Так и произошло. Боль, боль, боль... Бесконечная, она уже не мучила, а сигналила, что тело ещё живёт, что голова ещё воспринимает окружающий мир, не отключилась.
Воины отконвоировали Мишку к лестнице, которая круто вела на пирамиду. Краснокожий народ, расступаясь перед ними, как толпа демонстрантов на Болотной перед спецназом, что-то кричал, скандировал. Мелькали накидки, юбки, разнообразные головные уборы, украшения, раскрашенные тела и лица – всё пёстрое, вычурное, раздражающее.
В Безрукове копилась злоба. Чёрная, горькая, убийственная, как глоток из Мертвого Моря. Он устал держаться расслабленно, его терзала боль в плечах. Удвоенная – от ожога и краски. Утроенная – от ударов в спину. Учетверённая – от боли в ушибленных яичках. Упятерённая – от немилосердного солнца, которое высушило краску и убивало, снова убивало нежные клетки, только-только начавшие замещать убитую кожу.
Стражи подтолкнули Мишку в спину, дескать, поднимайся на лестницу. И он пошёл, прочно ставя многострадальные ноги на раскалённые каменные ступени. Шум толпы постепенно удалялся, отступал вниз. Топанье двух стражников проступило из него, как прибрежные камни при отливе. Бесконечная лестница заслоняла весь мир, но осторожный взгляд вверх позволил засечь ещё двух стражников в страшных головных уборах и пёстрых шкурах.