Джонатан без возражений забрал свои рисунки. Его агент принял их как есть. Они пошли в ограниченную печать не для публичной продажи, всего тридцать комплектов, которые разошлись так быстро и по такой высокой цене, что Джонатану можно было теперь целый год не работать. Это было к лучшему, потому что ему больше не хотелось ничего творить.
Его также попросили сделать ещё рисунков такого же рода для нескольких элегантных и непристойных книг, все по части порки и чёрной кожи. Джонатан отказался. Более того, он истощил эту сторону своей натуры. Свою неспособность выразить словами – что основы морали семьи и школы, по сути, являются живодёрством (хоть и не в буквальном смысле) – он компенсировал изображением взрослых, занятых расчленением детей. Он почувствовал себя свободным от боли. Что касается эротического потенциала изображений – а точнее, их созидания – он его больше не испытывал. Он вернулся к мягкому и ленивому настрою.
Впрочем, на его репутацию сами комплекты репринтов практически не повлияли. О них говорили больше, чем их видели – точно так же, как о нём говорили, но никто его не видел. Его отшельничество было шокирующим и оскорбительным для тех, кто ему благоволил. Группки скучающих неудачников, паразитов, чья профессия состоит в том, чтобы признавать или отрицать таланты других в соответствии с меняющейся модой, не терпят такого пренебрежения. Вы должны им льстить, угождать, оказывать знаки внимания. Безразличие Джонатана было воспринято как проявление высокомерия и презрения.
Итак, ничего не делая и не говоря, Джонатан причинил себе больше вреда, чем если бы он жил среди интриг и сплетен. Он стал подозреваемым. Его рисунки, которыми недолго восхищались, стали предметом слухов и злословия.
Чем гротескнее клевета, чем нелепее её инсинуации, тем она эффективнее. Говорили, что надо быть очень странным, чтобы рисовать такие сцены (которые, как считалось, искажали текст и изображали то, чего не было в книге). Наверняка, Джонатан бежал от людей, потому что ему нужно было скрыть какой-то досадный секрет.
От чего он скрывался, путешествуя из страны в страну? В конце концов, что же заставляло его так часто покидать столицу, когда он обеспечил такой поразительный старт своей многообещающей карьере? Может быть, не от правосудия, хотя...
Некие женщины, эксперты-очевидцы, мнению которых доверяли, когда речь заходила о детях, были способны создать впечатление, что им известно весьма и весьма многое. …О, это выгодное дельце. Да если бы у Джонатана не было высоких покровителей… Всё, что вам надо знать - имена тех, кто покупал знаменитые садистские гравюры. Некоторые из его клиентов весьма известные люди... Нет, не только полапать мальчика в углу: в какой-то степени это было... Нет. На самом деле совершенно чудовищные вещи.
Это была прекрасная возможность отомстить дезертиру.
Если бы он только знал, как это сделать, Джонатан мог бы сыграть роль человека, укрывшегося в сельской местности, подальше от мирских соблазнов, будто величественный гуру лет восьмидесяти. Но он был слишком молод, привлекал слишком много внимания. Он бы не смог одновременно рекламировать свою добродетель и льстить тем, у кого её нет; а без этого его уединение вызывало лишь клевету и ненависть.
Помимо нелепых намёков на его отвратительные привычки, что ещё более гнусно, они разрушили его отношения с самыми важными покупателями. Для этого было достаточно намекнуть им, что Джонатан во время своих редких визитов в Париж рассказывал о них обидные и компрометирующие истории: с таким неосмотрительным и опасным другом лучше разорвать отношения.
Поскольку рынок картин по большей части искусственен, а молодые художники взаимозаменяемы, и никто не может закрепиться на нём или продвинуться без участия тщательно руководимых, но невежественных богачей, эта лёгкая злоба причинила Джонатану куда больше вреда, чем любое другое «откровение» о его жестоких сексуальных вкусах.
Тут не было заговора: случайность или же просто серия совпадений поместила Джонатана в непрерывный поток жертв – пищу для сплетен крохотных группировок. В течение нескольких недель именно в его сторону были направлены тысячи стрел злобы и горечи, пущенных теми, кто собирается вместе за ужином. Им не нужен повод: все они похожи, действуют одинаково, издалека чувствуют запах добычи, созревшей для них, они преследуют её вместе, вместе покидают её, забывают свою добычу так же быстро, как избирают, и их лица не оскверняет проказа, которую они распространяют.
Но эти жестокости в стакане воды порой бесхитростно поражают свою цель. Агент Джонатана написал ему, что ситуация становится тревожной. У него осталось много непроданных холстов с прошлого года; был устойчивый спад, цены снижались, клиенты охладели, повсюду чувствовалась неприязнь. Джонатану, писал торговец, нельзя забывать, что его успех зависит лишь от нескольких человек; ему следует срочно приехать в Париж, чтобы положить конец этой чепухе, которая начинала очень плохо оборачиваться.