– Что?
– Представь! У них там школьный лагерь или что-то вроде того, в каком-то шато. Ты бы видел Сержа! Не знаю, но мне кажется у Барбары зуб на тебя, уж и не знаю из-за чего. Хотя, конечно, последние два года ты, по сути, игнорировал её – да и меня тоже!
– Ты прав. Знаешь, я много работал. А поездка в Париж для меня – хуже пожара. Во всяком случае, она сама мне не пишет.
– Да ладно, проехали. Но я тебе скажу, она действительно была против. Но тут я с ней не согласен: я считаю, решать должен ребёнок. Если это то, чего он хочет, то и хорошо. Если, конечно, это не потревожит тебя. Слушай, если станет трудно, только скажи: он всегда сможет вернуться, и мы его отошлём к моей матушке или к Барбариной старухе.
– Уверен, до этого не дойдёт, – сказал Джонатан.
– Как думаешь, что он там делает наверху?
…– По-твоему, я выгляжу уставшим? - внезапно спросил Джонатан.
– Уставшим? – удивился Симон. Ты чудесно выглядишь. Просто охренительно! Лучше, чем в Париже. Всё-таки сельский воздух... Господи, мне бы на твоё место… Как у тебя с работой?
– Всё нормально. Но я чересчур увлёкся графикой, теперь снова придётся взяться за краски. Это не сложно, да и картины лучше продаются. Это всё абстракция, подрывная деятельность: они платят – ты богатеешь.
– Это меня не волнует, твоя живопись мне нравится больше чем рисунки… По мне, так они немного конформистские. Правда, смотрятся они академично, видимо, ты слишком умён!
– Наверное, ты прав, - сказал Джонатан, - вся эта работа, в конце концов, всего лишь дежавю. Обещаю завязать с графикой. Пойдём в сад?… А твоя скульптура, как успехи?
– Хм… - вздохнул Симон. – Это всё хобби, развлечение и только. На самом деле, у меня нет шансов сделать что-то серьёзное, пока я вынужден заниматься другой работой. И так может продолжаться до самой пенсии... В шестьдесят, шестьдесят пять... Это уже не смешно.
– Прекрасный возраст, - сказал Джонатан, - у тебя будет как минимум ещё лет десять в запасе.
Симон рассмеялся.
– Нет, я не шучу, - мягко сказал Джонатан. – Это действительно так. Но куда подевался твой сын?
Симон вернулся на кухню, позвал мальчика и налил себе ещё виски. Время шло, пора было прощаться.
Симон прощался многословно и бесконечно – стоя на крыльце, возле калитки, усаживаясь на мотоцикл и слегка подгазовывая рукояткой дросселя. Наконец, он надел шлем и стремглав спустился с холма.
Серж ушёл в дом, не дождавшись окончания зрелища. Джонатан, смущённый, несчастный, полный беспокойства, решил подождать, пока шум не рассеется полностью, прежде чем снова присоединиться к нему.
– Ты не хочешь пойти наверх посмотреть? – робко спросил его Серж, как только он вошёл.
Джонатан последовал за ним, слегка удивлённый.
– Ничего не спрашивай, - бормотал Серж, делая огромные шаги по ступенькам, задирая колени выше пояса.
Они были в спальне. Чемодан Серж не распаковал, как Джонатан и предполагал. Но он достал из своей старой сумки огромный рулон акварельных рисунков, склеенных словно папирус, и повесил его через всю комнату. Коробка с красками и влажная кисть на столе Джонатана показали, что Серж добавил несколько последних штрихов, пока отец разговаривал внизу. Это был сюрприз, который он тайно приготовил для Джонатана.
Дивный транспарант начинался с вершины шкафа; затем толстые люди, огромные цветы, безумные дома, океаны, реки, леса и сверкающие небеса пробежали по кровати, перекинулись на комод, легли на стол, повисли между двух стульев и закончились большой складкой у их ног. Метров восемь или девять, а может и больше.
Серж глянул на рисунки, затем на Джонатана, всё его лицо улыбалось, а руки смущённо болтались.
– Не умею я рисовать, сам понимаю, – объяснил он. – Но это мой подарок тебе! Если хочешь... Начало не очень хорошее, не смотри. Пришлось здорово повозиться. Я никому это не показывал.
Джонатан не сказал ни слова.
– Надо приколоть его булавками на стену, – выдавил он, наконец.
– Нет, лучше я уберу этот хлам, – ответил Серж, неправильно истолковав затруднение Джонатана.
Джонатан, который был раздавлен этим недоразумением, позволил ему свернуть папирус. Затем он снова взял себя в руки. Он должен подавить свои чувства, отбросить старые сомнения, отдаться ребёнку. Довериться ему и поверить, забыть и правду и тьму.
– Серж?
Сияющий Серж развернул свою работу и принялся объяснять рисунки.
– Вот здесь гора. Это Монблан. Она круглая, и на ней кто-то сидит. У него по ноге с каждой стороны. Он смотрит, хорошая ли погода. Внизу - коровы. Они делают сыр! Вот эта куча сбоку, это сыр. Это большие жирные камамберы. Они все растекаются. Вот кто-то нарядился овцой, у него палка, он смотрит на сыр – он присматривает за ним, чтобы никто его не украл. Это вода на горе, она стекает вниз, как по лестнице, это водопад. А вот слоник пьёт! Он меньше коров. Это не важно, потому что на Монблане нет слонов, я знаю. Вот цветы. Я поставил солнце здесь, чтобы им светить. Солнце тоже слишком маленькое, но места больше не было, поэтому здесь ещё одно за головой человечка на горе. Поэтому два солнца. Не хватает места!