На «солдатской» подушке часто снятся мне и дорогие лица однополчан. Иных уж нет…
В 1958 году, когда умерла мать (есть ли на свете большее лихо, чем эти два страшных слова: «умерла мать», — они оглушительны и страшны, как горный обвал!), я сказал:
— Положите в гроб маме мою «солдатскую» подушку!..
И это сделали.
И вот после похорон я лежу на диванчике и обжигаюсь слезами. И вдруг вскочил на ноги. «Что это? Галлюцинация?» Передо мною «солдатская» подушка! Откуда?!
Оказалось, что соседи, зная историю этой подушки, заменили ее перед самыми похоронами другой.
Вот почему «солдатская» подушка со мной и поныне!
В лучшем магазине города Пушкина я купил для нее новую наволочку, серо-голубого цвета, с большими синими цветами.
Серо-голубой цвет пусть напоминает дорогу, а синие цветы — кавказское небо. Это мой подарок подушке: наступил великий праздник — День Победы и ее двадцатипятилетие.
Совсем недавно я увидел на «солдатской» подушке сон.
Мне приснилось, будто я снова молод и снова служу на Кавказе. Бесконечная колонна нашего автополка спускается с облаков по Военно-Грузинской дороге. Отвесно оттуда же падает Терек, и кажется, что остроконечные горы прокололи своими гранитными пиками небо и его голубизна ринулась в дарьяльскую бездну. Я любуюсь этим и спешу навстречу автомобильной колонне. Неожиданно, как это бывает на юге, на землю падает темень. И вдруг в мою машину влетает осколок снаряда. От пуха в кабине нельзя дышать. Я останавливаю «студебеккер», выхожу из машины, и тотчас же ко мне подбегает писарь Горшков и начинает меня успокаивать. «Ерунда это, Ваня, — говорит он, — только дверцу пробило и подушку нашу ранило, тебя же не задело… А пух соберем. Не впервой!»
А пух летит и летит…
И вот я бегаю по бесланскому лугу, где наш полк когда-то торжествовал победу. Никого уже нет. Нет и Горшкова. А я бегаю и ловлю пушинки один, а они тают в моей руке. «Так это же снег, а не пушинки!» — вслух рассуждаю я сам с собой и сажусь в кабину. В это самое время ко мне подбегает Игорек (внучонок) и кричит:
— Ты не так ловишь, дедушка. Надо подпрыгивать и ловить. Оп! оп! — подпрыгивает Игорек и ловит снежинки, и они у него не тают в руках, а вновь пушинками становятся. И он их складывает мне в карман, как тогда, в штабе, мы делали с писарем Горшковым.
Но вот вечер сменила густо-темная кавказская ночь. Мы сидим над Тереком и смотрим в небо.
Млечный путь кажется мне седой Ладожской трассой — «Дорогой жизни». Вон какая она серебристо-белая, будто в инее, кое-где видны черные пятна — провалы…
«А это хорошо, — думаю я, — что Дорогу жизни подняли в космос и там музей устроили: вечный холод, не растает в небе Дорога жизни. А экскурсантов туда космонавты возить будут».
А звезды кажутся мне то зажженными фарами автомашин нашего автополка, то огнями салюта уже той далекой и незабвенной весны 1945 года.
«Да, это огни того салюта, и они не погасли, — рассуждаю я, — только так высоко залетели за четверть века!..»
— А? Что? — спрашивает меня внук. — Что, дедушка?
— Видишь, — отвечаю я, — это огни салюта!
— А ты можешь, дедушка, сосчитать огоньки эти?
— Нет, — говорю, — не могу!
— Я тоже не могу, — горестно заключает Игорек. — Я только до десяти считать умею, а их тут больше. А ты почему не можешь? — пристает ко мне Игорек. — Ты же «до многа» считать умеешь?!
— Не могу, — отвечаю я Игорю, — их тут столько, сколько солдат, в войну павших. Сражались они, чтобы для тебя солнце из плена фашистского вырвать: задыхалось оно в дыму.
— А их много упало, солдатов? — не отстает от меня внук.
— Упало? — переспрашиваю я. — А вот считай сколько! — И показываю ему на звезды.
Игорек запрокинул голову вверх, пошевелил губами и обиженным голосом сказал:
— Ну, дедушка, я же тебе говорил, что до десяти только считать умею, а их тут больше!..
Аркадий Минчковский
ГВАРДИИ КОЛОМБИНА
Рассказ фронтового шофера
К нам в часть он приехал на своей полуторке. Лихо выскочил из кабины и отрапортовал командиру:
— Боец Галда с техникой прибыл для прохождения службы.
По тому, как замер перед капитаном (левая рука прижата к бедру, пятки вместе, носки врозь), по тому, как умело приложил ладонь к козырьку плоской, как блин, кепчонки, можно было догадаться: парень военную службу прошел.