Вадим слышал от рабочих, что Дубовой провоевал три года. Войну начал на Кавказе, а кончил в Германии. Два ряда орденских планок прикалывает он по большим праздникам к отвороту черного пиджака.
— Трофим Семенович, — Вадим нагнулся к широкому плечу мастера, — этот гвоздь — фронтовая история?
— Началась на фронте, инженер…
— Расскажите!
— Можно рассказать. Дело, в общем, было простое с этим гвоздем… Только вот не кончено оно… Да…
Трофим Семенович затянулся в последний раз, бросил окурок в окно, пощелкал выключателями.
Сноп света брызнул на дорогу. Померкли звезды и огни далеких буровых. Летучая мышь метнулась перед фарами и исчезла в темноте.
— Было это, инженер, весной тысяча девятьсот сорок пятого года. Нашу дивизию после форсирования Вислы к городу Шнейдемюлю бросили. Пилой его теперь поляки называют… Приказали нам ликвидировать окруженный фашистский гарнизон.
Злые мы были. Думали, на Берлин идем. А тут под паршивым Шнейдемюлем увязли. И скажу я тебе — нелегко этот Шнейдемюль достался. Много моих боевых дружков смертью храбрых, как в приказах пишется, прямиком из-под Шнейдемюля на тот свет отправились. Понимал фашист, что конец наступает, и, смерть видя, до смерти стоял. За каждый переулок, за каждый дом дрались. Случалось, по три раза из рук в руки дома переходили. В разгаре боев пробился наш взвод к вокзалу. А вокзал в Шнейдемюле здоровенный: пути и пути на километры. Заняли мы домишко возле товарной станции, и — стоп — дальше ни шагу. Впереди — место, как стол, ровное — пути станционные, за ними фашисты. Справа и слева пакгаузы каменные и в них фашисты. Сзади улица, кое-где стены домов еще стоят, но, в общем, место тоже открытое…
Видим, наступать нельзя, отступать тоже некуда, да и не резон… Обстановка; как наш лейтенант говорил, вполне неопределенная.
Связи нет, бой кругом, и где теперь свои, где чужие, разобрать трудно. А нос высунуть из дома не можем. Очень наша позиция не по вкусу фашистам пришлась: клином в их оборону входила. Поэтому решили они нас ликвидировать. Как дали из шестиствольных минометов, только пыль столбом встала. Хорошо, под домом каменный подвал оказался. Передислоцировались мы туда и налет пережидаем. Когда остались от нашего дома три стены и половинка трубы, фашисты в контратаку пошли. Мы их подпустили поближе, а потом из подвала — огонь!..
Сколько в тот день атак отбили, я уж не помню.
Ребята, как стало потише, спрашивают у лейтенанта:
— Кто кого окружил? Мы фрицев или они нас?
Лейтенант только рукой махнул:
— Стемнеет, — говорит, — увидим. Разберемся…
К ночи фашисты утихомирились, а наши связь подтянули, и даже сам старшина роты, дружок мой Микола Нестеренко, с котловым довольствием к нам пробрался.
Поели мы. Раненых в тыл отправили. Я еще успел с Миколой словом перекинуться. Сказал он, что наша позиция очень выгодная. Командир роты подвал приказал всей силой держать, пока на соседних улицах фашистов не потеснят и станцию в кольцо не возьмут.
— А когда это будет? — спрашиваю.
— Про то, — говорит старшина, — один командир полка знает. Может, сейчас, может, завтра, а может, через неделю…
«Тогда, — думаю, — встречать мне тут свой день рождения. Послезавтра тридцать три стукнет…» Сказал об этом Миколе.
— Ничего, — отвечает, — не журись. Приползу поздравить…
На другой день опять хотели фашисты нас потеснить, но артиллерия их угомонила…
К вечеру порвалась у нас связь. Пополз связист но линии, и пятидесяти метров не прополз, убили парня. Пополз второй, и его стукнули.
— Ясная обстановка, — говорит лейтенант, попутно еще всякие слова добавляя, — снайпер под боком завелся… Приказываю разыскать…
Мы усилили наблюдение. В городе такому стрелкачу легко укрыться. А один хорошо замаскированный снайпер целого взвода стоит.
Мне сразу показался подозрительным один разбитый пакгауз. Стоял он посреди путей, на ничейной территории. Фашисты его бросили, а наши занять не могли, потому что вся местность вокруг была под огнем. С чердака пакгауза видно улицу, что вела к нашему дому, и место, где побили связистов. Стал я наблюдать за пакгаузом, но ничего не заметил.
Ночью наши соседи атаковали фашистов. До утра шел бой. И опять потеснить фрицев не удалось…
Побывал у нас ночью командир роты, а старшина с поваром приползли уже под утро, когда рассветать начало.
Раздал старшина сухари, консервы, потом подошел ко мне и спрашивает: