Каждый год я получал повестки как самый важный свидетель. Меня приглашали секты, мне приходилось устно подтверждать эту историю в церквах. Наконец рассказ мой был записан на граммофонную пластинку, а меня самого сфотографировали в натуральную величину…
Капитан Негро не выдержал и расхохотался.
Мне опять показалось, что кто-то постучал во входную дверь.
— Ты любишь читать книги, — сказал капитан. — Читал ли ты Джака Лондона?
— Конечно, я читал Джека Лондона.
— Не Джека, а Джака. Так выговаривают по-английски. Джак был моим матросом на сторожевом китобойце. Мы шли в Охотское море наблюдать за ходом китобойной кампании. И он поступил к нам простым матросом. Как-то раз дежурный сообщил мне, что Джак уклоняется от своих служебных обязанностей ради чтения книг. Я подстерег его в трюме, когда он только что впился в какую-то книгу, и дал ему по шее. Да, здорово огрел. Кто мог думать, что он станет таким известным писателем…
Капитан Негро хотел продолжить свой рассказ о Джеке Лондоне, но снаружи громыхнуло как из пушки. Мы вскочили и, растерянно переглянувшись, кинулись в коридор. Буря по-прежнему свирепствовала. Снаружи не было видно ничего, кроме белой мглы и крутящегося за окнами снега.
— Наверное, дерево повалилось, — сказал капитан.
Он пошел в комнату, надел шубу и обмотал голову шерстяным шарфом.
— Пойду погляжу, что там такое.
— Это упал тот старый бук, что скрипел, — сказал я и решил выйти вместе с ним.
На стеклах входной двери налип толстый слой снега. Целый сугроб свешивался с притолоки.
Капитан взялся за ручку и дернул дверь. Сугроб обрушился, и буря швырнула снег нам в глаза. В то же мгновение что-то кинулось нам в ноги и затопотало по дощатому полу прихожей.
— Серненок! — воскликнул мой товарищ.
Мы поспешили закрыть дверь, чтобы не дать Маю вырваться обратно. Но у него не было такого намерения. Он остановился позади нас и, слегка прижав уши, удивленно глядел на нас своими черными глазами. Весь белый, густая шерсть в снегу. Он отряхнулся, и в прихожей поднялась целая туча снежинок и водяных капель. После этого он высунул свой широкий язык и облизал верхнюю губу.
— Разбойник! — промолвил капитан и бросился его ловить.
Серненок отступил к двери, ведущей в комнату, и наклонил в нашу сторону свои маленькие рожки.
— Вот как? — прикрикнул капитан. — С кем это ты бороться вздумал?
Он схватил серненка за передние ноги и поднял его так, чтоб тот не мог брыкаться. Пять минут спустя Май лежал у нас в комнате на полу и облизывался, привода" свою мокрую шерсть в порядок. А капитан Негро держал перед ним длинную речь. Кончив речь, он обратился ко мне:
— Как ты думаешь, почему серненок вернулся один? Где его мать? Не вертится ли она вокруг сторожки?
— Может быть, — ответил я. — Стоит посмотреть.
Мы вышли, но на дворе — ни следа. Буря все засыпала.
Наши дрова исчезли под снегом, и только вырванный с корнем бук лежал возле, похожий на большой длинный сугроб, из которого торчали замерзшие, поломанные ветви.
ПО ГРИБЫ
Шоссе замерзло, заваленное огромными сугробами. Не слышалось ни рокота грузовиков, возивших шпалы и уголь с шахт, ни криков возчиков. Тяжелое молчание легло на белое лесное пространство, и только наши голоса будили уснувшее эхо в снежных туннелях леса.
Оленьи стада собирались в северных котловинах, где ветер слабей, а туманы не так густы. Теперь животные посещали кормушки регулярней, чем когда-либо. Давным — давно было съедено все сено в яслях, засыпанные снегом корыта для овса были изгрызены острыми резцами серн и оленей.
Мы сделали несколько безуспешных попыток засыпать дичи корм. Снег все валил, сугробы росли, мы тонули в них, падали на каждом шагу со своими мешками и в конце концов бывали вынуждены вернуться, не пройдя и половины пути. Все же благодаря великому упорству и ценой многих усилий мы смогли добраться до одной оленьей тропы и привязать к соседним деревьям несколько охапок сена.
Снегопад переставал к вечеру, когда мгла сгущалась, заливая всю гору глухотой и холодной сыростью. Тогда не слышалось ни единого звука. В затуманенном, словно потонувшем мире вечерние сумерки смешивались с мглой, и можно было различить только белизну снега, и то не больше как в двух шагах.
Экономя керосин, мы зажигали лампу, только когда в комнате становилось совсем темно, а пока удовлетворялись светом от затопленной печки, стоя в молчании у окна и глядя, как сереет снег и как мимо нас ползет туман. С дверной притолоки свисал в виде свода целый сугроб. Тень от него падала в коридор. Несколько засыпанных тропинок вело в конюшню, где лошадь целый день жевала сено, а за дощатой перегородкой ютились Миссис Стейк и Май.