В низине под горой ветер не ощущался. Здесь под березками, ольхой и елями росли фиалки и кое-где уже распустились ландыши.
Ирина с Зосей начали собирать эти нежные и пахучие цветы. Среди болотистого мха и сгнивших прошлогодних листьев жемчужно-белые пупышки ландышей выглядели весенним чудом. А запоздалый синий подснежник походил на диковинного мохнатого зверька. Даже его толстая ножка была густо покрыта мягкой шерсткой.
Молодые матери, увлеченные цветами, не заметили, как их малыши, охотившиеся на крошечных лягушат, добрались до канавы и там, стремясь поймать в лейку водяного жука, влезли в воду.
Зося рассердилась на своего мальчишку. Поймав его за ворот, она потребовала:
— Сейчас же выброси эту гадость!
Мальчишкам нужно было сменить промокшие чулки и ботинки, пришлось возвращаться на дачу.
В поселке играли патефоны. В садиках и на полянах веселились подвыпившие компании. Какой-то белобрысый мужчина, надев на голову венок из желтых одуванчиков, так отплясывал под гармошку «Синий платочек», что звенела земля, из-под каблуков летели камушки. Женщины хлопали в ладоши и подпевали.
В этом небольшом поселке на Карельском перешейке еще никто не знал, что прошедшей ночью на пограничные города Советского Союза напали фашистские танки и авиация. Бомбы и снаряды обрушились на спящих мирных людей.
Валины узнали обо всем лишь после обеда, когда Борис включил радиоприемник. Разрумянившееся после еды благодушное лицо его сразу как-то поблекло и словно осунулось. Ссутулясь, он нервно начал протирать платком очки и сказал:
— Грянуло! Эта война будет нелегкой… и не скоро кончится. На немцев вся Европа работает. Давайте потихоньку собираться в город.
Зося заупрямилась:
— Я никуда не поеду. Может, Ленинград уже бомбят, а здесь никто не тронет. Кому нужен этот паршивый поселок?
— Хорошо, я не настаиваю, — согласился Борис, — Если тебе здесь лучше, оставайся. Но мне обязательно надо позвонить в институт. Уверен, что уже началась мобилизация.
Нахлобучив на лоб шляпу, Валин отправился на почту звонить по телефону, а Зося стала укладывать чемоданы.
В этот день их жизнь как бы переломилась: окончилась ее безмятежная полоса и началась тревожная.
Ночью приехал институтский «пикап». Зося, забыв о своих недавних словах, потребовала разбудить ребят и немедля двинуться в путь.
К Ленинграду они подъехали на рассвете. Город уже принял военный вид: в розовом небе застыли серебристые аэростаты воздушного заграждения, похожие на головы огромных слонов, на пустырях под маскировочными сетями скрывались зенитки.
В Новой Деревне на перекрестке стоял милиционер в каске, с противогазом и винтовкой. Он проверял документы у всех едущих в город. Под грибом висели колокол и сирена воздушной тревоги.
Ленинград мгновенно изменился. На улицах появилось много военных. Несмотря на летнюю жару, всюду виднелись тяжелые русские сапоги, шинели, затянутые ремнями, суконные кителя, гимнастерки с наглухо застегнутыми воротниками. Почти на всех были надеты зеленые парусиновые сумки с противогазами.
У радиорупоров, установленных почти на всех перекрестках, в часы передачи последних известий стояли нередеющие толпы слушателей. Ленинградцы ждали добрых вестей с фронтов, а сводки Совинформбюро сообщали лишь о потерях.
По всему огромному фронту от Одессы до Мурманска лилась кровь, и во многих местах советские войска отступали с большими потерями.
Аэродром аэроклуба стал военным. На ого окраинах появились свежевырытые щели и зенитные батареи, укрытые маскировочными, сетями. Все классы и кабинеты заняли бойцы команд наблюдения За воздухом, зенитчики и связисты.
Занятия аэроклубных групп прекратились сами собой, так как всех парней призвали в армию. Оставшись без дела, Ирина решила отправиться в Заполярье к Кириллу, но от него вдруг пришла телеграмма: «Повремени отъездом зпт все весьма осложнилось тчк Не смогу встретить найти жилье тчк Целую моих дорогих Кирилл».
«Что с ним стряслось? — не могла понять Ирина. — Неужели гитлеровцы и там теснят наших? Куда же мы денемся?»
В Ленинграде тоже начались частые воздушные тревоги. Особенно длительными они были по ночам. Ирина измучилась от волнений и недосыпания. В начале июля она написала в дневнике:
«Четыре часа утра. Опять воют сирены, предупреждая о воздушной опасности.
Я торопливо одеваю мальчика, хватаю сумку с игрушками, молоком, печеньем, и мы сбегаем с малышом в подвал, приспособленный под бомбоубежище. Туда со всех сторон стекаются дети с бабушками, нянями и матерями. В подвальной духоте слышатся вздохи, молитвы, шепот. Дети не плачут, они настороженно прислушиваются к выматывающему душу гудению бомбардировщиков и вздрагивают от грохота зениток.