Комдив обернулся. Оба его спутника, надвинув фуражки на носы и привалясь к стенкам, сладко посапывали.
— И тряска нипочем, крепки спать! — не без досады буркнул Труфелев.
Сам он бодрствовал уже более тридцати часов, не имея возможности прилечь, и ко сну его не тянуло. Да и как уснешь после таких передряг? А тут еще нелепое полярное солнце, которое круглыми сутками не заходит и светит почти одинаково. Поди разбери — день сейчас или ночь?
Солнце, нависшее над кромкой горизонта, холодно сияло в блеклом небе, освещая землю косыми лучами. От коричневых каменистых сопок тянулись длинные тени.
Генерал взглянул на часы: «Если им верить, сейчас глубокая ночь… без четверти три. Чего нас понесло в такую пору? Не поднимать же полк по боевой тревоге? Впрочем, и в полку, видно, не спят, не до сна им теперь.
Вот тебе и аккуратист Филаретов! В мирное время — образцово-показательный командир. Лучшего не придумаешь. Дисциплина, подтянутость, наименьший процент поломок и никаких чепе! А тут месяца не провоевал и… половину техники угробил. Хоть бы в бою, а то на земле. Как мокрых куриц расчехвостили! Теперь хлопай глазами перед командующим. И в оправдание ничего не скажешь. Так опростоволоситься! Хоть бы успехи какие были, а то ведь слезы — несколько бомбежек за линией фронта и одному паршивому разведчику чуть ли не всей эскадрильей хвост отгрызли. Не завидую я тебе, Иван Демьянович, ох, не завидую!..»
Комдив распалял себя перед встречей с подполковником Филаретовым, командовавшим смешанным авиационным полком. Прежде он разговаривал с ним либо шутливо-дружески, либо сдержанно-официально, стараясь не повышать голоса, не задевать самолюбия. Какой же взять тон сегодня? Криком делу не поможешь. Лучше быть вежливо-въедливым. Пусть почувствует, подлец, как он подвел всех.
Генерал обернулся. Разглядев под расстегнутым регланом на груди у спавшего майора орден Ленина и боевого Красного Знамени, он еще больше расстроился: «Ну, конечно, замену везу». Не зря же Труфелеву показалось, что где-то он читал или слышал о летчике Чубанове. Видно, на Балтике прославился. Там многие героев получили в войне против белофиннов.
Но почему тогда бравый майор так безмятежно спит? Другой бы волновался, расспрашивал, постарался бы воспользоваться в пути свободными минутами комдива, а этот посапывает себе. И начподив хорош! Тоже спит, будто все это его не касается.
С трудом сдерживая раздражение, генерал-майор отвернулся и, хмурясь, стал смотреть на неровную, иссеченную гусеницами тягачей дорогу, бежавшую им навстречу.
За поворотом с косогора стали видны оба аэродрома, расположенные среди коричневатых сопок, рвов, мелколесья и желто-зеленых болот, затянутых дымом. Ветер донес горьковатый запах, от которого запершило в горле.
«Торф горит, — понял Труфелев. — До сих пор загасить не могли. Вот безрукие!»
— Давай к малому, — сказал он шоферу.
Машина подкатила к задымленному аэродрому. Генерал, ничего не сказав спутникам, вышел из машины и зашагал в сторону полуразрушенного закопченною ангара.
В полку никто не спал в эту светлую, солнечную ночь. Бойцы аэродромной команды на окраинах поля засыпали землей воронки и выравнивали катками взлетную площадку. У капониров стрелки и вооруженны копали укрытия — глубокие и узкие щели, а механики с летчиками копошились у изувеченных самолетов. От дыма и бессонницы у них были воспалены глаза, а потемневшие лица казались измученными.
Навстречу генералу выбежал чуть располневший, с выпяченным брюшком подполковник Филаретов. Командир смешанного полка был гладко выбрит и казался свежим. Молодцевато щелкнув каблуками, он собрался было отдать рапорт, но Труфелев, неприязненно подумав: «Выспался, подлец, жиры нагуливает», движением руки остановил его:
— Ладно… Потом.
Генерал сухо поздоровался с начальником штаба — длиннолицым сутулым майором Быковым, и лишь затем подал руку подполковнику. Тот сразу сник, почувствовав недоброе: «Разжалуют… понизят в звании». Он знал характер Труфелева, неспроста тот вначале пожал руку Быкову.
В это время подошли спутники генерала. Их лица были опухшими и помятыми. Труфелев недовольно покосился в их сторону и, не желая вести разговоры на виду у механиков и пилотов, зашагал к командному пункту, находившемуся под скалой. Все молча последовали за ним.
Едкий дым низко стлался над аэродромом, поднимаясь вверх лишь за рвом. Дежурные истребители, стоявшие в боевой готовности на поле, казалось застряли в колышущейся паутине.