Что же на войне делать с шубниками? Надо искать подход к ним.
— …Кочеванов по злобе наговаривал, — продолжал твердить Шубник. — Все знают: я больше их уважал и любил Лобысевича. Тот не зря меня выделял и сделал командиром первого звена. Если бы я видел, что он в трудном положении, — обязательно прикрыл бы.
— Я вам верю, — успокоил его Виткалов. — Только не считайте себя самым порядочным и непогрешимым. Покажите на деле, как умеют драться отличники. Это лучший ответ сплетникам, они все будут посрамлены.
— Есть, товарищ батальонный комиссар!
Глава одиннадцатая
Капитана Лобысевича нашли на четвертый день. Даже тяжело раненный, он остался верен себе: беспокоясь за целость машины, сумел произвести нелегкую вынужденную посадку на болото. Вывалясь из кабины, Лобысевич, волоча за собой парашютный ранец, дополз до сухого места, и там, уткнувшись лицом в сухой мох, умер.
Его похоронили со всеми почестями: говорили речи, дали три залпа из винтовок в воздух. Особенно горевали его старые сослуживцы — инженеры и интенданты.
— Жалко Никанора Васильевича, — говорили они. — Настоящим хозяином был. При нем наш брат мог не беспокоиться.
Командиром эскадрильи стал капитан Шворобей. Это воодушевило молодежь. Война испытывала людей на духовную прочность. Новый комэск выдержал экзамен: со всеми он был ровен, никогда не срывался на крик, был справедливым, а главное — никто его не видел унывающим. Капитан даже в трудные дни сохранял чувство юмора. Веселая шутка стала его верной спутницей.
Капитан Шворобей был невысоким, сухощавым крепышом с легкой походкой и удивительной точностью движений: садился в самолет в два приема и управлял машиной твердой, уверенной рукой. Ведомые всегда понимали его.
В заместители себе новый комэск взял лейтенанта Кочеванова. Это вызвало недовольство Шубника и шутливое огорчение Ширвиса:
— Теперь тебя понесло в большое начальство. Оторвешься и зазнаешься.
— Боюсь, что в этом ты больше преуспеешь: за последнее время я стал замечать в тебе зачатки мудрости больших военачальников. Выдержки, жаль, не хватает.
— Ну вот, стоило чуть выдвинуться, и он уже о выдержке заговорил. Все ясно, товарищ Кочеванов, вопросов больше нет.
Шубник, как бы идя на примирение, при всех подошел поздравить Кирилла и с вызовом сказал:
— Надеюсь, новое выдвижение сделает, тебя справедливым. Наша ссора не отразится на служебных отношениях?
— С тем условием, что так называемая «ссора» не будет для тебя прикрытием, — ответил Кочеванов.
— Во-во, я предвижу: мне придется подавать рапорт о переводе в другую эскадрилью.
Кирилл не стал разубеждать его и лишь заметил:
— Вряд ли это будет выходом. Не проще ли изменить свое поведение в бою и не думать, что у других шкура дешевле.
Поредевшую группу Шубника требовалось пополнить, но никто добровольно не хотел идти к нему. Молодые летчики не желали летать с лейтенантом, который непонятным образом выходил из боев без царапины. Все, кого намечали перевести к Шубнику, были встревожены. С таким настроением молодых пилотов нельзя было пускать в воздух. Новому комэску пришлось на время взять Шубника на штабную работу, а Хрусталева и Коваля назначить командирами звеньев.
Эскадрилья была разделена на три части. В горячие дни воздушную вахту над фронтовой полосой несли по очереди пятью-шестью машинами. Патрулирующими группами командовали Шворобей, Кочеванов и Ширвис.
«Юнкерсы» прилетали бомбить эшелонами. К фронту вражеские самолеты приближались плотным строем, наползая как туча. Их видно было издалека.
Зная, как важно заставить противников сбросить бомбы преждевременно или бесприцельно, истребители избрали отчаянную тактику: сколько бы бомбардировщиков ни появлялось, они нападали на них, стараясь делать это сверху, вывалившись неожиданно из облаков. Такая тактика обычно приводила гитлеровцев в смятение. Пилоты бомбардировщиков, не имея возможности установить, сколько истребителей на них нападает, спешили избавиться от взрывчатого груза и уйти из опасной зоны.
Однажды утром, когда капитан Шворобей патрулировал на своем участке фронта, под березой зазвонил телефон: требовалась срочная помощь истребителей на левом фланге.
Кочеванов, выстрелив ракетой из сигнального пистолета, побежал к своему «ишачку». Там его уже дожидался с расправленными лямками парашютного ранца Сережа Большой. На ходу накинув парашют, он помог застегнуть лямки, а оружейник тем временем запустил мотор.