Кирилл, как всегда, взлетел, первым, набрал высоту и, выждав, когда ведомые плотней пристроятся к нему, — растянутого строя он не любил, — повел их на запад.
Подходя к фронту, он в просветах меж облаками заметил, что над окопами кружится не менее полусотни гитлеровских самолетов. Пикирующие бомбардировщики, прикрываемые «мессершмиттами», выходили из «карусели» и строились звеньями. Они не спеша развертывались, чтобы начать бомбежку и штурмовку пехотных частей, зарывшихся в землю.
«Соотношение сил препаршивое: один к девяти, — прикинул Кочеванов. — В открытую драться нельзя. Надо хоть не дать прицельно бомбить».
Чтобы гитлеровцы не заметили, сколько появилось советских истребителей, он повел товарищей со стороны слепящего солнца.
Наметив себе цели, кочевановцы на предельной скорости обстреляли «юнкерсов» и скрылись. Затем они появились с запада и, напав на развертывавшиеся звенья бомбардировщиков, вновь исчезли, чтобы неожиданно вывалиться из облаков в другом месте.
После третьей атаки кто-то из гитлеровских стрелков-радистов открытым текстом сообщил, что бомбардировщики окружены русскими истребителями, и попросил помощи.
«Мессершмитты», ринувшиеся на поиски то появлявшихся, то исчезавших «И-16», метались в вышине, а летчики «юнкерсов», полагая, что остались без защиты, стали перестраиваться. В этой толчее Кочеванову удалось близко подойти к «Ю-87» и снизу обстрелять его из пушки.
Гитлеровский пилот, стремясь оторваться от «ишачка», начал бросать машину из стороны в сторону. Он то и дело оглядывался. Кирилл видел его бледное лицо и не отставал. Держась под таким углом, чтобы пули стрелка не доставали его, а проносились выше, он стрелял из пулеметов до тех пор, пока преследуемый самолет не окутался дымом и не перевернулся вверх колесами.
Оглянувшись, Кочеванов увидел, как, оставляя черную полосу дыма, падал еще один кем-то сбитый бомбардировщик.
Увлечение «юнкерсом» привело Кирилла к двойной ошибке: он слишком оторвался от товарищей и не заметил атаковавших «мессершмиттов». «Стодесятые» сильным огнем отсекли от него ведомых и в шесть машин принялись охотиться за ним.
Не давая зайти себе в хвост, Кочеванов лавировал среди вражеских машин, выискивая, куда бы ему юркнуть на прорыв и соединиться со своими. Но никакой лазейки не было; вскоре он попал в такое плотное кольцо, что потерял всякую надежду вырваться.
Вражеские машины мелькали со всех сторон. Трудно стало лавировать. Кочеванов ринулся вверх, надеясь укрыться в облаках.
На какое-то мгновение ему удалось оторваться от преследователей. Он стал ворочать головой, приглядываться, где же дерутся его подопечные. И вновь заметил вытянутые тела «стодесятых». Они, словно конвоиры, с трех сторон ползли вверх, обгоняя его. Круг суживался…
Кочеванов изменил направление: ринулся вниз, в сторону. А здесь к нему привязались два других «мессершмитта». Перед глазами пронеслись цепочки трассирующих пуль. Кирилл рванул ручку на себя. «Ишачок» задрожал и чуть не сорвался в штопор. И в этот миг Кирилл почувствовал, как по бронированной спинке сиденья застучали пули. Он обернулся: его нагонял «сто-десятый». Рой светляков ушел в правую плоскость. Из нее у самого фюзеляжа, словно из паяльной лампы, вдруг вырвался клок острого пламени.
«Подожгли! Немедля сбить огонь!»
Кирилл стал бросать самолет влево, вправо, но пламя не гасло. Оно вытянулось и уже развевалось, как флаг.
«Ишачок» дрогнул. В него, видно, угодил теперь снаряд, потому что он перестал слушаться.
«Прыгай, а то будет поздно!» — пронеслось в голове.
Прежде чем прыгнуть, Кочеванов по радио связался с КП:
— «Скала»… «Скала»… я «Второй». Подожгли правую плоскость. Управление не действует. Покидаю семерку. Наших меньше… помогите молодым выйти из боя.
Выбросившись из кабины, Кочеванов не раскрыл парашюта. «Не смей, расстреляют в воздухе. Не смей!» — приказывал он руке, готовой выдернуть кольцо.
Сжав кулаки, лейтенант заставил себя раскинуть руки в стороны. Летя вниз лицом в свистящем упругом воздухе, он попытался разглядеть мчавшуюся на него землю с коричневыми сопками, с голубыми лужицами озер, с мелколесьем, окутанным дымом…
Места были незнакомые. Кирилл раскрыл парашют, когда до земли осталось не более двухсот метров. Вырвавшийся из ранца шелк с треском распахнулся и так встряхнул летчика, что с обеих ног слетели унты.
Стало необыкновенно тихо. Ветер гнал шелковый купол к озеру, тусклому от ряби, как запотевшее зеркало.
«До суши не дотянуть», — понял Кирилл и торопливо начал освобождаться от парашютных лямок.