В груди у Ирины словно что-то оборвалось, затем горячей волной хлынуло к горлу и так стиснуло его, что она разрыдалась.
Все лето эта милая женщина играла с ней, а осенью куда-то уехала, оставив светлое и радостное воспоминание о себе.
Когда Ирина стала ходить в школу, Торопыга женился на рыжеволосой женщине, стучавшей в канцелярии на машинке. Звали ее Калерией Венедиктовной. Она носила шуршащие платья, говорила томным голосом, а с Ириной она либо сюсюкала: Ирюсенька ты моя, дитюсенька, — либо вытирала невидимые слезы и трагическим шепотом говорила: — Бедная моя сиротка! Если бы не я, кто бы тебя ласкал и лелеял? Я не знаю, как бы ты жила без своей мамы Кали… Я ведь щедрая, из золушки сделаю тебя принцессой, Ирочка.
Она шила Ирине старомодные пелеринки и нацепляла на макушку огромные банты, которые поминутно соскальзывали, мешали бегать, и чувствовать себя свободной.
Ласки ее были неприятны и назойливы. Своей влажной ладонью она обычно гладила девочку по щеке, точно втирала в кожу какую-то мазь, и требовала:
— Не забывай моей доброты, даже матери не относятся к своим детям так, как я. Я всегда буду тебе доброй феей.
Рядом с плаксивой чувствительностью у Калерии Венедиктовны уживались лицемерие и жестокость. Она заставляла Ирину зашнуровывать свои модные ботинки, нагревать щипцы для завивки волос и выносить тазы с мыльной водой. Если девочка делала что-либо не так или расплескивала воду, то наказывалась щипком, да не простым, а с вывертом.
Невзлюбив Калерию, Ирина вела себя как озорной мальчишка. Она научилась свистеть и так тонко, пронзительно визжать, что Калерия затыкала уши:
— Чш-ш! Замолчи, противная девчонка. Люди бог знает что подумают!
В школе Ирина завела себе «памятку пионера» для тайных записей. На первой странице она мельчайшим почерком написала:
«Кого я должна ненавидеть: белогвардейцев и буржуев, убивших папу.
Кого презирать: маму, которая бросила меня маленькой, Калерию за то, что она противная.
Кого любить: папу-героя, бабку Машу и Торопыгу, Буяна, рисование, Васю Конкина».
Вася Конкин — черноволосый и большеротый комсомолец — был вожатым третьего отряда в пионерском лагере. Ирине нравились его озорные глаза, вьющиеся волосы, петушиный басок и отчаянная игра в футбол. Но Конкин этого не замечал. В отряде он одинаково покрикивал на всех ребят, а по вечерам вместе с комсомолками катался на озере и пел песни.
Ночами, когда в парке светила луна, Ирина любила грезить. Пусть Вася не любит ее, пусть считает маленькой девчонкой. Он не знает, что она собирается писать такие картины, которыми все станут восхищаться. Ирина будет много учиться и путешествовать. И на Конкина больше не взглянет; даже если он упадет на колени, она будет горда и холодна…
От этих мыслей глаза у нее влажнели. В полутьме Ирина смотрелась в зеркало, подпоясывала узкой ленточкой сорочку, ходила на цыпочках, похожая на римлянку древних времен, и сочиняла сказки про великую художницу.
Вася Конкин, посмотрев на ее рисунки, говорил:
— Ничего, не вредно рисуешь, для стенгазеты пригодится. Только не надо этой чепухи с мотыльками и цветочками. Ты лучше паровозы или заводы какие.
Ирина рисовала паровозы, но Конкину они не нравились:
— Тут крантика нет. Э-э, а к чему у тебя кулиса прикреплена? Ты бы лучше черчению училась.
После этих разговоров Ирина невзлюбила Конкина. Она вычеркнула его из памятки, перестала рисовать и записалась в кружок авиамоделистов. Конструкторская работа ее увлекла. Вместе с мальчишками она смастерила планер, который на лагерных соревнованиях получил приз за дальность полета.
Всех участников соревнования повезли на аэродром к летчикам. Там в этот день был праздник. На учебных самолетах летчики поднимали в воздух гостей. Ирина расхрабрилась и села в кабину вместе с одним мальчиком.
Десятиминутный полет над аэродромом так понравился ей, что она дала себе слово сделаться летчицей.
Забыв о рисовании, об играх, Ирина всю зиму прилежно занималась математикой, физикой, механикой и, запасясь справками о здоровье, весной пошла сдавать бумаги в Военно-теоретическую летную школу. Но ее даже до экзаменов не допустили. Строгий председатель комиссии сказал:
— Мы не имеем права принять. Вам ведь еще нет пятнадцати лет.
Это был удар, который Ирине нелегко было перенести. На много дней она потеряла аппетит и сон. О летчиках не могла спокойно говорить.
В восьмом классе она записалась в авиатехнический кружок. Она изучила авиационные моторы, знала на «память все типы самолетов и имена знаменитых изобретателей и летчиков.