— Вы позвоните утром, сейчас я всё перепутаю, — попросила она. — И, пожалуйста, не волнуйтесь, вам вредно.
Ширвис опомнился: «Зачем я тревожу ее, пусть спит спокойно». Попросив прощения за нелепый разговор, он дал отбой и вышел.
Часы показывали второй час ночи.
«Куда же поехать? Домой — бессмысленно; Бетти сразу поймет, да и не уснешь. Может, к Гарибану? Ну конечно! Почему этот боров безмятежно спит? Пусть он мне расскажет, какие у них были разговоры и кто в Осло совращает Яна».
Он опять зашел в кабину, позвонил на квартиру к Гарибану и, услышав женский, голос, потребовал:
— Позовите к телефону Евгения Рудольфовича.
В трубку некоторое время доносились шуршание и шепот, словно на том конце провода мембрану прикрывали рукой и совещались. Потом вновь послышался тот же голос:
— Доктор спит, он так поздно не подходит к телефону. Что ему передать?
— Он не должен спать в такой день. Сейчас же разбудите и скажите: «Нужен по срочному делу Ширвису».
— Простите, я сейчас…
Это была Кальварская. Она пришла к Гарибану послушать репортаж из Осло. Его передавали по радио в первом часу ночи. Зося надеялась узнать хоть что-нибудь о Яне. Но о нем не сказали ни слова. И вдруг неожиданный звонок старого Ширвиса.
Гарибан нехотя взял переданную трубку:
— Эдуард Робертович? Чем могу служить?
— Мне нужен разговор с вами. Надеюсь, вы будете дома?
— Но сейчас ночь…
— Для наших дел не может быть ночи. Вы должны ждать меня, — настаивал Ширвис.
— Хорошо, заходите. Такова, видно судьба тренеров и врачей. Я вас жду.
Гарибан снял пенсне и, протирая стекла, стал размышлять: «Для чего я так поздно понадобился Эдуарду? Будет выпытывать или сам имеет вести оттуда? — Зря он не позвонит. Разговор лучше вести без свидетелей».
— Тебе, Зося, придется уйти, — сказал Евгений Рудольфович. — Неудобно, если в такой поздний час старик тебя застанет у меня.
— А вдруг что-нибудь новое?
— Всё равно. Позвонишь утром и узнаешь.
Выйдя на улицу, Зося всё же стала ждать старого Ширвиса, чтобы спросить: не знает ли он чего-нибудь о Яне?
Вскоре из соседнего переулка подкатило такси и остановилось под фонарем.
Из автомашины выбрался на панель высокий, немного горбившийся, седой человек. Вид у него был такой суровый, что Зося не решилась подойти и спряталась за ствол тополя.
Эдуард Робертович прошел в открытое парадное и стал медленно подниматься по лестнице. До четвертого этажа он добирался минут десять. Отдохнул, прислонясь к стене, и позвонил.
Дверь открыл сам Гарибан. Сверкая стеклами пенсне, он широким жестом пригласил гостя пройти и тут же не без тревоги подумал: «Стряслась какая-то беда. У него ужасный вид».
Ширвис был бледен, под глазами набухли синеватые мешки. Одышка не давала сказать ему слова. Спотыкаясь, он прошел за Гарибаном в кабинет и там тяжело опустился в кресло. Евгений Рудольфович сначала с укоризной смотрел на него, а потом по-профессиональному рассердился:
— Что вы делаете с собой? Разве можно так! На вас лица нет. Как отпустили родственники? Я сейчас же позвоню вашей жене.
— Не надо, — слабым голосом запротестовал Эдуард Робертович. — Она не знает, что я поехал к вам.
— Но это же легкомыслие. Вы могли свалиться на улице.
— Ничего, я не свалюсь… не беспокойтесь. Вы лучше скажите, кому передоверили Яна?
Гарибан, будто не слыша его, не торопясь отсчитал двадцать пять капель, налил из графина в стаканчик воды и, повернувшись, строго сказал:
— Выпейте ландышевых, они успокоят.
— Мне не надо успокаиваться. Я спрашиваю, кто виновник моего несчастья?
— Виноват один. Зовут его Владимиром Николаевичем. Вы же знаете сомовский характер! Нужно было ждать, что он отстранит Яна.
— Прежде я таких разговоров не слышал.
— Я всюду твердил: самодура Сомова нельзя посылать, он отравит жизнь молодежи, будет пакостить и вредить чужим ученикам.
— Вы это и Яну сказали? — перебил его Эдуард Робертович.
— Н-н… — замялся Гарибан. — Может, что-то такое говорил, не помню. У вас какие-нибудь новости?
— Да, очень хорошие новости! Он ведет себя как последний мерзавец. У вас, говорят, этому научился, бражничает там.
— У меня? — изумился Евгений Рудольфович. — Да я месяцами спиртного в рот не беру. Клевета, инсинуации Сомова! Наоборот, я учил Яна вести себя так, чтобы не давать повода.
Остро вглядевшись в глаза Гарибана, Ширвис уловил в них растерянность и тревогу.