У Яна запершило в горле. А Гарибан продолжал вдалбливать свое:
— Советую уехать на время и ни с кем не встречаться. Пусть страсти улягутся. Мы произведем разведку и соответствующую подготовку. Наш долг — любым способом смять, свалить Сомова. Вспомни все, что там было, до мельчайших подробностей, не таясь. Мне надо детальней знать, как он травил тебя. Ты способен собраться с мыслями?
— Сейчас мне не до этого, — ответил Ян. — Я хотел бы съездить на кладбище и в больницу. Вы покажете, где могила отца?
— Да, конечно. Какой может быть разговор! — согласился Гарибан, хотя ему очень не хотелось ехать.
Он вызвал по телефону «эмку», и они вместе отправились на кладбище.
У свежего могильного холма, скрытого под грудой венков, пахнувших краской и еловой смолой, Ян вспомнил, каким был отец в последний раз, и слезы застлав ли ему глаза. Боясь разрыдаться, боксер стиснул зубы, сдерживая подступавший к горлу ком. Но вздрагивающие плечи выдавали его.
«Прости, отец, я не выполнил твоей последней просьбы. Обещаю учиться, работать, заботиться о матери. То, что произошло со мной, никогда больше не повторится…» — говорил он мысленно.
Гарибан стоял в стороне и настороженно наблюдал за Ширвисом. Скорбно сгорбившийся Ян так походил на своего сутулого отца, что Евгению Рудольфовичу стало не по себе.
«Мерещится, — подумал он. — Надо скорей кончать со всей этой историей».
На кладбище они пробыли недолго и вместе поехали в больницу. День был неприемный, посетителей в палаты не пропускали, но Гарибану удалось уговорить главного врача. Яна, одетого в белый халат, провели к матери.
Бетти Ояровна лежала на больничной койке очень бледная. Увидев сына, она хотела подняться, но Ян остановил ее.
— Лежи, мама, не надо, — сказал он и, опустившись на колени, поцеловал ее руку, как это делал в детстве, когда просил у нее прощения.
Бетти Ояровна поняла его. Она безмолвно заплакала; слезы скатывались по ее лицу на грудь и подушку. Мягкой рукой мать коснулась волос сына. Она все прощала.
У Яна защипало глаза. Мать вздохнула и пальцем потерла висок, — она, видимо, подыскивала слова, которые меньше бы причинили боли сыну.
— Ты помнишь наш давний разговор у ворот? — спросила она.
Да, Ян не забыл того зимнего дня, когда директор школы за какую-то провинность отослал его домой и велел привести мать. Мальчик не сразу пошел домой, а слонялся по улицам. Бетти Ояровна, возвращавшаяся с рынка, наткнулась на него у ворот. Ее удивило раннее возвращение сына из школы. А Ян от стыда и растерянности не мог смотреть ей в глаза. Пересиливая себя, он с трудом сознался в провинности. Мать укоризненно покачала головой и сказала: «В жизни тебя ждет еще много ошибок. Не пугайся этого. И не страшись идти на суд. Мальчик должен быть мужественным».
— Я не свихнусь, обещаю тебе, — вслух произнес Ян и посмотрел в глаза матери: так ли он понял ее?
Бетти Ояровна качнула головой: да, они понимают друг друга.
Рассказав о своих делах, Ян поцеловал мать и попросил:
— Только, пожалуйста, не тревожься. Наказания я не боюсь… Попробую подняться, пойду учиться.
— Я надеюсь. Ты всегда был верен своему слову. Только не дай одолеть себя гордыне и злобе.
Постараюсь, мама.
В вестибюле Яна поджидал Гарибан.
— Не отправиться ли нам прямо в спортивный лагерь? — спросил он. — Наши готовятся к осенним соревнованиям. Хоть немного отвлечешься.
— Я никого не хочу видеть.
— Мне это понятно. Будешь жить в карантинном домике. Отдаю свое ружье и Альфу. Собака — верный друг, она лучше людей.
Ян нахмурился, — ему не хотелось уезжать далеко от матери.
— И по другим причинам лучше не мозолить глаза нашим деятелям, — продолжал Евгений Рудольфович. — Людские сердца отходчивы, но для этого требуется время. Если ты покажешься начальству не сейчас, когда все обозлены, а позже, то меньше достанется. Это уже проверено опытом жизни.
— Хорошо, — согласился Ян. — Но поедем не сегодня, а завтра утром. Мне хотелось бы повидаться кое с кем из друзей.
— Когда приходит беда, друзей остается немного, — заметил Гарибан и предложил: — Располагайся у меня в кабинете. Советую использовать телефон. Самое удобное средство общения в таких случаях: не видно ни краски стыда в лице собеседника, ни его ускользающих глаз.
После обеда Ян позвонил Борису Валину.
Толстяк обрадовался, услышав его голос:
— Наконец-то! А то уж думали, что ты там на вечные времена застрял. Ходили встречать с Зосей, да ничего толком не узнали. И Кирюшку не поймать; дома, что ли, не бывает? Чего ты там натворил?