Есть у нас и третий тип коллективов — показной. Они чаще всего существуют в спортивных обществах, имеющих большие деньги и высоких покровителей. Там некоторые тренеры и руководители секций не утруждают себя кропотливой и длительной работой с подростками. Они предпочитают ходить по стадионам, школам, боксерским залам и высматривать: не появился ли где хороший боксер? Высмотрев в одном месте, в другом, в третьем, они начинают обхаживать талантливых боксеров и всякими посулами, путевками, лестью и захваливанием переманивать к себе. Коллектив у таких дельцов получается видный, его успехи разительны. Со всех сторон — медали, кубки, премии. Тренер в славе и почете, хотя его нужно было бы разоблачить и судить товарищеским судом. Разве руководству непонятно, что такие ловкачи растлевают души молодежи? В показных прославленных командах создается благодатная почва для подхалимов, тунеядцев и зазнаек. Мы говорим: в здоровом теле — здоровый дух, а на духовную жизнь боксеров почти не обращаем внимания.
Ян Ширвис пришел в наш клуб со своими перчатками. Он уже считал себя боксером, хотя не владел многими простейшими навыками. У него была слишком открытая стойка, передвигался он какими-то странными прыжками, нападал, не заботясь об устойчивости, и почти не защищался. Его испортил отец, потому что боксировал с подростком шутя и играя. Старому большевику Эдуарду Робертовичу и в голову не могло прийти, что для его сына бокс станет когда-нибудь основным занятием.
Парнишку пришлось зачислить в группу начинающих и посоветовать: «Забудь все, что ты знал, и начни заново». Это, видимо, задело самолюбие юнца. Он передал отцу мои слова так, что тот обиделся и сгоряча сказал: «Ваш дядя Володя сам ничего в боксе не понимает. Спроси, кто у него был первым учителем?» И Ян спросил. А я, не придавая этому значения, с любовью отозвался о его отце при ребятах, так как тот действительно был моим первым учителем бокса. Это как бы придало весу юнцу, он стал говорить обо мне с пренебрежением, настраивать ребят против меня и даже дерзить. А я не одергивал его резко. Мне не хотелось портить отношений с его отцом.
На Яна я тратил больше времени, чем на других. Мне хотелось доказать Эдуарду Робертовичу, что техника бокса ушла далеко вперед, что его сын добьется мастерства в новой манере ведения боя — в умении быть неуязвимым. Оттачивая приемы, я, видимо, передержал юнца в учебной группе и зря оберегал от общегородских соревнований. Я не думал, что у нас существуют паразиты, ловко пользующиеся чужим трудом., Нашелся подлец с личиной добропорядочного человека, который, восхваляя талант Яна, подбил его поссориться с коллективом, сделавшим его первоклассным боксером, и перетащил в другое спортивное общество..
Девятнадцатилетний неустойчивый парень вдруг получил высокооплачиваемую должность. Да такую, что работать не надо, являйся только в кассу, получай деньги и расписывайся в ведомости. Все его время уходило на тренировки и развлечения. Он даже учиться бросил. Зачем утруждать себя, ломать голову, когда всего добьешься боксом? Эту уверенность в нем разжигали, и скоро боксер возомнил, что без него невозможно обойтись, что ему все дозволено. И вот тут его посылают за границу. Соблазны немалые, а крепкой, сдерживающей основы нет.
— Почему же так получилось? — послышался вопрос из задних рядов. — Ведь вы же закладывали основу?
— Да, я пытался это сделать. Но, к сожалению, воздействие растлителей оказалось сильней. Ширвиса еще до отъезда, в Ленинграде, настроили против руководителей и товарищей. А за границей он, конечно, распоясался: отделился и перестал признавать какую бы то ни было дисциплину. Я виню себя только в том, что своевременно, еще из Чехословакии, не отправил его домой, все надеялся, что парень опомнится, возьмет себя в руки. Но где там! В Норвегии Ширвис стал якшаться с дельцами буржуазного спорта и подписал контракт, ставивший нас в дурацкое положение. В первом же матче он свел бы успехи команды на нет, так как был не в форме. Да и вообще — кто другой позволил бы себе подобное?
— Одну минуточку, Владимир Николаевич! — вежливо перебил его Гарибан. — Не смогли бы вы показать нашему почтенному собранию хотя бы копию этого договора? Иначе, как вы сами понимаете, утверждение голословно.
— Нет, не смогу, — ответил Сомов. — Потому что сам, приперев дельцов к стенке, потребовал уничтожить копию и оригинал.
— Странно вы себя вели, — заметил Гарибан. — Больше у меня вопросов не будет. Благодарю.
— Если кто сомневается в правдивости моего рассказа, — продолжал Сомов, — то можете удовлетворить свое любопытство, обратясь непосредственно к Яну Ширвису. Надеюсь, у него хватит мужества признаться.