Ян приподнялся, в сузившихся его глазах сверкала ярость. Гарибан отпрянул.
— Ты бешеный, — прошептал он. — Я не позволю… Как смеешь…
Но трясущиеся щеки выдали его. Пенсне слетело. Мгновенно взмокшее лицо, искаженное страхом, было таким омерзительным, что Ян не сдержался и, вкладывая в короткое движение всю свою злость, скопившуюся против Гарибана, ударил.
Все это произошло так молниеносно, что люди, находившиеся в зале, не успели прийти на помощь. Они только услыхали хрясткий удар и падение тяжелого тела.
Ширвис сказал:
— Вот и посмел… и мы еще не в расчете!
Он стоял над упавшим со сжатыми кулаками и, казалось, готов был схватиться с любым из заступников.
К Яну кинулись прибежавшие боксеры, они отвели его в другой конец зала и, успокаивая, начали допытываться:
— За что ты его?
— Пусть сам скажет… Подлости с отцом я ему никогда не прощу.
Гарибана перенесли в, фойе, уложили на диван и стали приводить в чувство.
Через несколько минут он открыл глаза и, ничего еще не понимая, спросил:
— Что произошло?
— Вас нокаутировал Ширвис.
И тут Евгений Рудольфович все вспомнил. Лицо его стало наливаться темной кровью.
— Такого надо отправить в дом умалишенных, — сказал он. — Его нельзя держать среди нормальных…
На другой день Гарибан разыскал Кальварскую, увел ее в сквер, усадил на скамью и принялся укорять:
— После всего, что я сделал для тебя, следовало хотя бы сдерживать язык. Я ведь, догадываюсь, от кого исходит сплетня, марающая меня как врача. Я не понимаю, что тебя толкает, чего ты добиваешься?
— Хотела многого, а теперь ничего. Я просто мстительна.
Зося и не думала отпираться. Это потрясло Гарибана: каких чудовищ он вырастил! Теперь расплачивайся. На всякий случай он напомнил, что могут всплыть кое-какие Зосины дела, что Валину навряд ли захочется связывать свою жизнь со столь эксцентричной особой. А Кальварская на это лишь фыркнула.
— Чепуха, зря стараетесь, — спокойно ответила она. — Борис так любит, что всякий, кто попытается говорить про меня гадости, будет его врагом. Особенно если я предупрежу. Стареете, мой учитель! — насмешливо укорила Зося и тут же добавила: — Позвала бы вас на свадьбу, но боюсь, она тоже закончится нокаутом. Вам, наверное, и в голову не приходило, что из меня выйдет боксер?
У Гарибана недоуменно поползли вверх брови.
— Да, да, — продолжала Зося. — Тот удар в Доме физкультуры — направлен мной. Я не люблю оставаться в долгу. Так что не обессудьте!
Гарибан с горечью отметил про себя: «С ней больше нельзя разговаривать по-прежнему. Она стала, независимой. Надо идти на примирение».
— Слушаю я вас и умиляюсь, — заговорил он вдруг на «вы». — Восхитительно! Превзошли все ожидания! Старый тренер склоняет голову и верноподданнически просит назначить любое наказание. Он готов искупить свою вину.
— Хорошо, — согласилась Зося. — Вы сделаете мне свадебный подарок.
— С удовольствием, — согласился Гарибан. — И я могу надеяться, что после этого ни мой врачебный, ни тренерский престиж больше не пострадают?
— Само собой разумеется.
— Тогда у меня к вам еще небольшая просьба: посоветуйте Яну, чтобы он хотя бы письменно извинился и осудил свой хулиганский поступок. Иначе Ширвис ставит и себя, и меня в неловкое положение. Я уже не могу появляться в обществе, на меня показывают пальцем: «Его избил ученик. Какая-то темная история. У них бог весть что творится». Надо немедля прекратить эти разговоры.
— А если он откажется написать, будет упорствовать? — спросила Зося. — Вы же знаете его характер.
— По секрету скажу: я не желаю привлекать Ширвиса к судебной ответственности. Но меня заставит общественность. Без его письма я не смогу долго упираться.
Ян чувствовал себя беспомощным и окончательно выбитым из круга.
У других попавших в трудное положение хоть что-то светилось впереди, и они, несмотря на удары судьбы, тянулись к этому огоньку. А у Яна вдруг все оборвалось, вдали — сплошная мгла. Чем же он будет жить?
Даже в вуз не пойдешь, так как надо вспоминать все, что проходили в школе. А у него на это теперь не хватит ни сил, ни упорства. Он привык жить не задумываясь.
Единственная надежда, если не посадят в тюрьму, на скорый призыв в армию. Вот где начало новой жизни!
Ни сочувствующих, ни болельщиков, — со всеми успел поссориться или начисто порвать, а сейчас бы не помешала поддержка близкого друга.