Война — это «Марго Исступленная», без разбора косящая людей. Война — зло, проклятие человеческого рода. Бесчеловечны не только враги, но и те генералы союзников, которые литр бензина приравнивают к литру человеческой крови. Во время первой мировой войны погиб отец Абеля, во время второй — Жак, но мог бы погибнуть и сам Абель. И что сулит будущее, которое чревато новыми войнами? Так рассуждает Абель — этот представитель дважды потерянного поколения, дважды потерянного потому, что в понятие «война» он вкладывает не только свой личный опыт, но и печальный опыт отцов.
Лану вместе со своим героем ненавидит войну и сострадает всем ее жертвам. В посвящении к первой части романа Лану торжественно поминает не только канадцев, покоящихся на кладбище Бени-сюр-Мер, не только их боевых товарищей, сражавшихся за освобождение, но и врагов, «честно погибших в борьбе за неправое дело».
Война ужасна сама по себе, но Абель осуждает ее и потому, что она обманывает. Все осталось по-прежнему вопреки громким словам о свободе, о демократии, о великих идеалах, которые заставляли молодых энтузиастов уходить на войну добровольцами, отдавать свою жизнь во имя будущего. Символически это изображено в сцене с баркасом, который носит гордое название «Свобода» и стоит на привязи у пристани. «Свобода на привязи», — многозначительно отмечает в своем сознании Абель. Разочарование, граничащее с отчаянием, бесперспективность, вот что чувствует Абель, как чувствовало это другое поколение — поколение отцов.
Однако на этом родство Абеля с первым поколением «потерянных» кончается. Дни, проведенные им в Нормандии, не пропали даром. Во-первых, Абель разгадал Валерию — стопроцентную американку, капризную, взбалмошную в упоении от себя самой. Как и многие ее соотечественники, она не знает, что такое война. Абель и сам поддерживал в ней иллюзию парадности войны, не разрушал ее веры в героическую гибель Жака. И только теперь он заставил эту самоуверенную женщину узнать правду, второй раз убить Жака, на этот раз в ее памяти, в ее сознании. Чтобы избежать новой войны, надо говорить людям правду, развеять в пух и прах всякий обман. Это первый вывод, который делает Абель во время пребывания в Нормандии. Первый, но не главный. К главному выводу его приводит сама жизнь и… учительница из Арроманша, у которой во время войны погибли мать и сестра, которая не знала отца и почти не знала мужа. Рукой большого мастера нарисован портрет Беранжеры. Лану находит множество деталей, чтобы подчеркнуть обаятельность этой женщины. Все в ней очаровательно и пластично, даже шрам на нежном теле, оставшийся после торакопластики — операции, которой она подверглась во время болезни туберкулезом… «изумрудная фея волн, принцесса водорослей, нормандская Танагра, разбитая и склеенная». Так называет, Беранжеру Абель, молодую женщину, будто вторгнувшуюся в его жизнь прямо из сказки. Беранжера раскована, освобождена от всяких условностей, независима. С завистью и неприязнью смотрит на нее Валерия. Она ненавидит Беранжеру, «как собаки ненавидят птиц за чудовищную несправедливость судьбы, наградившую птиц крыльями».
Но для Абеля Беранжера не только очаровательная любовница, доставляющая ему много чувственных радостей. Она воплощение мудрой природы, сил мира и свободы, народа Нормандии. В первый же вечер любовной близости Абель почувствовал в Беранжере самую жизнь, он показал ее ночи, войне, Жаку, в ней обрел он радость жизни, добро и любовь, слабость и силу. Как у всех людей. Я ласкаю не только тебя, — говорит Абель, — я ласкаю всю твою землю.
Встреча с Беранжерой заставляет Абеля по-иному взглянуть на жизнь. Жизнь не так уж плоха, в ней есть глубокий смысл и красота. Абель смотрит на играющих детей, и они представляются ему молодыми побегами. Так кто же все-таки прав: Беранжера, ни о чем не желавшая думать, жившая сегодняшним днем, или он, Абель, обеими ногами увязший в прошлом? Абель постепенно начинает преодолевать разорванность своего сознания. О прошлом следует вспоминать ради настоящего и будущего. Человек способен на многое, если он не один. И как бы в подтверждение этого Лану неоднократно возвращается к скульптурной группе амуров, которую случайно увидел Абель на фотографии. «Два амура стояли рядом, держась за руки; другая рука крепко упиралась у них обоих в бедро. Таким образом, их руки, плечи и крылья образовывали кариатиду». Абель навсегда запомнил эти символические фигурки. Взявшись за руки, они способны выдержать нечто такое, что гораздо тяжелее их. И он перенес этот символ на свои отношения с Беранжерой, и больше — на всех людей, решивших нести непомерную, но неотвратимую тяжесть. Жить надо так, как амуры, крепко держа друг друга за руки, говорит Беранжера.