— Это называется «Эпопея Освобождения», — процедил сквозь зубы Жауэн и презрительно хмыкнул. — Этим дело не кончилось! А отряд Максима?.. «Эф-эф»! Помните «Эф-эф Максима»?
История, видимо, была забавная, потому что он сам и его собеседники тряслись от хохота. Но Абель не слушал. 6 июня 1944 года он, отбившись от своего отряда, вместе с Жаком в эту пору все еще был пригвожден к земле. В чем другом, а в этом он был уверен. Следовательно, здания он видеть не мог. А если и видел, то, значит, не в этот день. И тогда, значит, ни при чем луг, лисья нора, ни при чем вервилльские устричные садки. Ни при чем булочная и подвал Люсетты. А может, он позднее пришел в Вервилль, а с течением времени в голове у него все перепуталось? После того как они наконец догнали шодов, он выполнил ряд заданий на побережье. Так где же, черт побери, они все-таки высадились?
— До свиданья, господа! Благодарю вас, господа! Кланяйтесь Шарлотте, господин мэр.
— Я знаю, кого ты имеешь в виду. Я при этом был. Пять патронов. Пять патронов в обойме. А убивать не имеешь права.
Языки уже еле ворочались.
— Да когда бы Вервилль ни был освобожден: в полдень или в пять часов пополудни — вам, чертям полосатым, от этого ни тепло ни холодно, — с не менее явным, чем у Жауэна, презрением проговорил Арно и включил телевизор. — Нынче шестое июня шестидесятого года. Я живу настоящим днем.
На матовом экранчике показалась лысая голова и прищуренные глазки Жана Ноэна. Не скупясь на эпитеты, Ноэн говорил как раз о наших дорогих друзьях — о милых канайцах, о храбрых канайцах, которые освободили нас, а его напарник начал нечто похожее на скетч, конечно, с «Я, будь проклят, чистокровный канайец…» Абель оставил обиду за свою нацию в Саргассовом море… Он забавлялся, он улыбался Blue Bells Girls’ам, пересмеивался с Беранжерой и давал себя увлечь красноречию, расточаемому его собратом по профессии, говорившим об Освобождении так, как он привык говорить обо всем — хороня серьезные мысли между двумя потоками благих пожеланий.
— Из итого диктора мог бы выйти недурной проповедник… Это Жан Ноэн?
— Да.
— А другой?
— Леклерк.
— Моя фамилия тоже Леклерк. Я — Абель Леклерк.
Чувствуя, что надо чем-то закончить вечер, они торжественно подняли бокалы и, как выразился Абель, чтобы показать, что он уже усвоил во Франции все специфические выражения, хорошенько «залили за галстук» «попугая» и аперитива, провозгласив здравицу милым, дорогим французам, милым, дорогим канадцам, милым дорогим Жанам Ноэнам и всем милым, дорогим нормандо-канадским Леклеркам, которые друг у друга чувствуют себя как дома — и мертвые и живые.
V
Длинные шлейфы оранжевого света влачились над Ламаншем, в стороне Котантена. Поселку еще не хотелось спать. Юные велосипедисты устроили соревнование в езде по кругу, стрекочущими стайками гуляли девушки; те, что посмирнее, миловались в кустах. Пахло йодом, сидром и сеном.
Вдруг в глубине поселка что-то как бы взорвалось.
— Свадебное шествие, — пояснила Беранжера. — Потом обычно фейерверк, бал.
Впереди шли ребятишки и несли на палках разноцветные фонарики, за ними ревели трубы, трещали барабаны, синие и золотые пожарные толкали и тащили машину, красную, как огонь, как кровь, как война. Абель залюбовался усатыми дядями, которые дули в мундштуки так, что казалось, вот-вот лопнут, и у которых от напряжения сдвигались брови, а фуражки заламывались на затылок или сползали на нос. Флаги с ярко-золотыми буквами приходились младшими братьями тем счастливым флагам, которые 6 июня 1944 года удалось вытащить из-под обломков, которые потом были спрятаны и вновь извлечены, но теперь это приключение — «настоящий цилк» — уже не казалось Абелю смешным: в нем сочетались страх и героизм. Ну, а если в душе у отдельных личностей, у «героев», уживаются страх и отвага, значит, так же дело обстоит и у множеств, и у них то же смешение наихудшего и наилучшего, они пишут историю с помарками, повторяясь, сами себе противореча, неся околесицу, но все-таки пишут.
Теплая рука легла на руку Абеля, нащупала под рубашкой запястье, погладила сплетение голубых жилок, прогулялась по ложбинке ладони — по тому самому месту, по которому гадалки предсказывают кому жизнь, кому смерть, затем разжала и медленно отогнула ему пальцы.