Потом, поскольку ни на этот вопрос, ни на другие ответа не было, а дичи и пресной воды на узкой каменистой полоске тоже не приходилось искать, они вернулись назад к Внутреннему Морю и к “Черному кладоискателю”, хотя теперь крючья в скалу загоняли не без трепета - как бы не завалить и не обрушить всю стену…
- Смотри, скалы! - Предупреждающий крик Фафхрда вывел Мышелова из задумчивости, и в мгновение ока он спустился с кремового гребня скалы к ее источенному волнами подводному подножию.
Прямо перед ними из серого водяного потолка туннеля необъяснимо торчали три массивных каменных выступа. Поежившись, Мышелов проскользнул за них, как, должно быть, и Фафхрд, но тут же заметил, что каменные выступы отовсюду стискивают туннель… Он и в самом деле стал теперь иным: не узким ходом в воде с илистым полом, а каменистым, уходящим в прочные скалы. Светлое пятно воды таяло позади, но естественное свечение подводной жизни в этой морской пещере почти заменяло свет дальнего солнца, ясно очерчивая каменистый пол, на котором тут и там яркими красками пестрели полосы, огоньки, усики и кольца вокруг глаз на разных задыхающихся рыбинах и ползучих тварях.
Мышелов понимал, что теперь они, быть может, проходят под ширмой-скалой, на которую вчера поднимались, и что туннель уводит их в покрытое бурунами Внешнее Море. Здесь не ощущалось ни давящей тяжести волн, ни магии, которой так и сочились стенки водяного хода. И все же мысль о том, что оставшийся сзади колодец, воздушный шатер или туннель может обрушиться и поглотить их, не отступала. Но там, под многофутовым водяным сводом, он хотя бы мог надеяться, что, устремившись к поверхности, донырнет до нее, даже увлекая за собой громоздкого друга. Здесь же их положение оказывалось безнадежным.
Туннель, правда, стал уходить вверх, но не столь круто и быстро, чтобы Мышелов мог чувствовать себя спокойным. Более того, судя по всему, выйти на поверхность он мог лишь среди хаоса скал и пены, который они вчера созерцали сверху. Воистину, казалось Мышелову, выбирать им уже не из чего. Уныние и обреченность овладели им с новой силой, пожалуй, близкой к отчаянию, но и желание стряхнуть с себя эти чувства было не меньшим, и он стал представлять себе веселейшую таверну из всех, которые он знал в Ланхмаре, - большой серый погреб, залитый светом факелов, где лилось и пенилось вино, стучали кружки, звенели монеты, ревели громкие голоса, клубился дым коромыслом, обнаженные девицы извивались в сладострастных танцах.
- О, Мышелов…!
Глубокий, исполненный чувства шепот Фафхрда и вдруг упершаяся в грудь рука остановили Мышелова. И Серый даже не понял, вернулся ли его дух обратно на дно Внешнего Моря или же просто его уводящее от действительности воображение претерпело фантастическое изменение.
Они стояли у входа в громадный подводный грот, многими ступенями и террасами подымавшийся к невидимому потолку, с которого каскадами лилось серебристое сияние, подобное лунному свету, только раза в три ярче. В гроте сильно воняло рыбой, как, впрочем, и во всем туннеле, на дне повсюду лежали задыхающиеся рыбины, угри и маленькие осьминоги; стены между свисающими шпалерами водорослями и их серебристо-зелеными вуалями, гроздьями облепили моллюски, большие и крошечные, а уютные ниши и сводчатые проходы образовали потоки воды и песка.
Серебряный туман сгущался на террасах не равномерно, а какими-то вихрями и волнами. Первая из трех террас оказалась в самом центре, ровная полоса и несколько невысоких ступеней отделяли ее от горла туннеля. На самой террасе стоял широкий каменный стол, опушенный по сторонам водорослями, ножки его были инкрустированы моллюсками, но пятнистая мраморная крышка была отполирована до исключительной гладкости. На краю стола оказалась большая золотая чаша, возле нее - три золотых кубка.
За первой террасой вздымался второй марш неровных ступеней, тонувших в угрожающей тьме, теснящей лестницу с боков. Повыше, над областями тьмы, свет облюбовал вторую и третью террасы. Та, что была справа, со стороны Фафхрда, скажем так, потому что он стоял ближе к правой стенке туннеля, сверкала перламутром, переливчатая крыша аркой вздымалась над нею, образуя как бы гигантскую раковину, из пола жемчужинами выступали округлости, похожие на горки атласных подушек. Терраса со стороны Мышелова была чуть пониже. Позади нее волнистыми прядями ниспадали свекольно-бурые водоросли, уютно ложащиеся на пол, словно мягкая мебель. Между этой парой террас новая череда неровных ступеней уводила вверх, во мрак.
Мелькавшие тени, странное поблескивание, какие-то темные дуновенья - все указывало на то, что в темных нишах что-то таится, но и в отношении террас сомневаться не приходилось. На верхней террасе, ближе к Фафхрду стояла высокая пышная красавица, золотые волосы ее были уложены в какое-то подобие раковины, одеяние ее из золоченой рыболовной сети обтягивало бледно-зеленую кожу. Между пальцами у нее виднелись зеленоватые перепонки, а, когда она повернулась, сбоку на шее стали видны узкие щели жабер.
Со стороны Мышелова оказалось создание изящнейшее и непередаваемо женственное, серебристая плоть ее явно переходила в серебряные чешуйки на плечах, спине и бедрах, слегка прикрытых фиалкового цвета кисеей, расчесанные надвое короткие темные волосы были откинуты с невысокого лба серебристым гребнем.
Кем была третья фигура, скрючившаяся за столом, дряхлая и древняя, жилистая от старости, облаченная в черный плащ или в какое-то другое черное одеяние, сразу понять было трудно. Куст темно-рыжих, словно ржавчиной покрытых волос толщиной со среднюю веревку торчал во все стороны, перепонки и жабры были куда более заметны.
На каждой из женщин была металлическая маска, по форме и виду напоминавшая ту, изъеденную морем, что Фафхрд разыскал в иле. На первой она была золотой, на второй - серебряной, на третьей - из потемневшей, покрытой зелеными пятнами бронзы.
Две первые женщины стояли спокойно, словно со стороны наблюдая за происходящим. Жилистой морской ведьме не стоялось на месте - ее так и трясло, хотя она только переминалась с ноги на ногу. В обеих руках у нее было по короткому кнуту, перепонки снаружи прикрывали стиснутые костяшки, кнутами этими она подгоняла и раскручивала с полдюжины быстро вращавшихся на полированной крышке стола предметов. Что они собой представляли, сказать было трудно, разве что все они были овальными. Судя по тому, что при всем том они казались еще и полупрозрачными, это были небольшие кольца или блюдца, сплошными предметами они быть не могли. Отливая серебром, зеленью и золотом, они быстро вращались и одновременно неслись по столь запутанным и пересекающимся орбитам, что в подернутом дымкой воздухе оставляли за собой светящийся след. Едва хоть один из предметов замедлял свое вращение и его истинная форма начинала проступать, и она тут же двумя-тремя ударами хлестко подгоняла его; если же волчки слишком приближались к краю стола, или к золотой чаше, или могли столкнуться, она уверенными движениями снова направляла их путь… Время от времени с невероятной ловкостью она подхлестывала каждый из предметов, так что он подскакивал в воздух, а потом приземлялся, не замедляя вращения и оставляя за собой тающий серебряный след.