— Разбередил ты мне сердце, Лень, ох, как разбередил… А что делать, не знаю. Пойду-ка я, наверное, завтра утром в лагерь ваш, к начальнику, и скажу: «Принимайте на работу до конца сезона. Такие пышки ребятам стану печь!..» Ты, Лень, проводишь меня до лагеря, ладно? А там подумаешь да, может, и вовсе в город-то не поедешь. Что в городе? Духотища одна. А захочешь с ребятами из лагеря на рыбалку, прикатывайте на лодке прямо сюда. Здесь место рыбное, сам видишь. Уху для вас я ужо сама приготовлю.
Кошкин долго не отвечал, лежал на спине в раздумье. Потом сказал, тоже в раздумье:
— Засмеют меня ребята в лагере. Да и от начальника попадет.
— Не попадет, Лень, не попадет. Это я беру на себя, — принялась уговаривать Серафима. — Скажешь, что ты за мной приходил. А я тут как тут: повариха Быкова Серафима Ивановна. Ты думаешь, кто я? Меня тут по всему берегу знают!
Кошкин долго молчал, смотрел, как весело прыгают звезды в дыму, слушал, что шепчет тихая, теплая июльская ночь. И хотя он знал, что никого рядом нет, сказал так, чтобы услышала только одна Серафима:
— Ладно…
ВЕНЬКА-КОСМОНАВТ
Венька сидел на крыше дровяного сарая, когда скрипнула калитка и, поскрипывая по снегу калошами, во двор вошел человек в шляпе.
— Анфиса Петровна дома? — спросил он на редкость беззвучным голосом.
— Дома! — откликнулся Венька и, подобрав полы шубы, продолжал осматривать в бинокль небо.
Человек кашлянул, потопал ногами, сбивая прилипший к калошам снег, и скрылся в дверях неказистого бабушкиного домишки. На этом бы, казалось, и делу конец. Венька, задрав голову кверху, спокойнехонько продолжал бы шарить глазами по небу и, глядишь, увидел бы то, что хотел увидеть. Да не случилось так.
Едва только за неожиданным гостем захлопнулась дверь, на крыльцо вышла Венькина бабушка.
— Веньк, а Веньк! Подь сюда! — голосисто крикнула она.
Венька чертыхнулся и, засунув бинокль в карман, спрыгнул с крыши.
— Поможешь человеку вещи снесть, — тоном, не допускающим возражений, сказала бабушка, когда Венька вошел в кухню.
— Да, да, вот эти узелки, молодой человек, если сможете, — шевельнул пришедший роговыми очками, и его впалые морщинистые щеки разгладились в доброй улыбке.
Венька прикинул на руку вес двух туго набитых сеток, решил, что они не очень тяжелые, и утвердительно кивнул головой.
Человек в шляпе низко поклонился бабушке, пожал ей руку и, подхватив объемистый, перехваченный ремнями тюк, вышел на улицу. Венька выбежал вслед за ним. Доведись кто другой, Венька постарался бы как-нибудь отвертеться, но этот бабушкин знакомый был личностью явно интересной.
— Спутник, очевидно, решили посмотреть? — продолжая обращаться к Веньке на «вы», спросил приезжий.
— Ну да, — ответил Венька. — Там же собака!
— Да-с, Лайка… А вы любите собак?
— Очень! — признался Венька.
— Это хорошо… Ну, а почему же не заведете себе собачку?
— Собачку?.. Попробуй только! — усмехнулся Венька. — Бабка моя не переносит ни кошек, ни собак!.. А потом в Тобольске я временный жилец: мать завезла меня сюда, когда на Север с экспедицией отправлялась. Сами-то мы с Дальнего Востока.
— А кто, простите за вопрос, ваша мамаша?
— Геолог. А вы кто, простите за беспокойство? — невольно подражая собеседнику, спросил Венька.
— Я-то?..
С этими словами человек, глубоко заинтересовавший Веньку, остановился и, вынув из кармана ключ, сунул его в замочную скважину двери, подле которой они как-то незаметно оказались. Длинноногий, в коротеньком пальто, он неуклюже шагнул в дверь и сказал, чтобы Венька не отставал ни на шаг.
По темному холодному коридорчику они прошли к следующей двери, и, когда Венька юркнул в помещение, в нос ему ударило чем-то резким, лекарственно-кислым.
«Как в аптеке», — не разобрал вначале Венька, но, принюхавшись, установил, что точь-в-точь как у них в школьной лаборатории.
Когда хозяин квартиры включил свет, Венька увидел на столе множество колб, пробирок, спиртовок и удовлетворенно хмыкнул:
— Вы, наверное, химик!
— Отгадали, — улыбнулся тот. — А вы раздевайтесь, раздевайтесь! Чай сейчас вскипятим. Вы любите крепкий чай?
— Нет, я чай пить не буду! — запротестовал Венька. — Я лучше на крыше посижу. Посмотрю спутник с Лайкой.
— Опоздали, молодой человек, опоздали! Лайки, как таковой, уже не существует в природе. Погибла Лайка.
— Как?! — всполошился Венька.
— Да вот так. Принесла себя в жертву науке. Программа исследований была рассчитана на семь суток. В настоящее время эта программа выполнена.
Венька, потрясенный этими словами, растерянно сел на подставленный стул и долго не мог ничего сказать.
Кто знает, сколько бы продолжалось состояние Венькиного оцепенения, если бы из-за шкафа не донеслось жалобного тявканья.
— Собака? — очнулся Венька.
— Щенок, — поправил его химик. Он уже снял пальто, калоши и, сухопарый, как Паганель, хозяйничал возле электрической плитки. — Да, щенок, — задумчиво повторил он. — Но очень неказистый. Больной, одним словом. Месяц назад проездом в Москве купил его у одного любителя собак. Возил с собой, ухаживал, а вон что получилось…
— Покажите! — взмолился Венька.
— Щенка-то? Можно будет показать, если вы разденетесь и выпьете со мной стакан чаю. Шапку снимите… Шубу… Вот так, — одобрил действия Веньки хозяин. Повесив Венькину одежду на гвоздь у дверей, он шагнул за шкаф.
Тявканье повторилось. Потом раздался визг, и в длинных, с растопыренными пальцами руках «Паганеля» Венька увидел щенка. Бледно-желтая шерстка щенка топорщилась, уши висели, как увядшие листья капусты, глаза слезились, а сзади торчал коротенький, прямо-таки черепаший хвостик.
Сходство щенка с черепахой стало еще большим, когда его опустили на пол и он, лежа на животе, зашевелил своими кривыми лапками.
— Ишь ты, ходить даже не может, — огорчился Венька. — А отчего у него такой раздутый живот?
— А лапы… Вы обратили внимание на лапы, Вениамин?
Венька взял щенка на руки, перевернул его кверху лапами и увидел на месте суставов здоровенные шишки. Он дотронулся пальцами до одной из них — и щенок пронзительно взвизгнул.
— Бедненький! — вдруг проникся жалостью к щенку Венька и прижал его усатую морду к своей щеке.
— Не брезгуете? — удивился химик.
— Нет, дяденька.
— Это хорошо. Значит, действительно любите собак. А меня, между прочим, зовут Игорь Леонтьевич. Один как перст на всем белом свете. Думал, друга обрел. Верным назвал, а он рахитик. По пять штук яиц в сутки сжирает, а толку, сами видите, нет.
— Задохнется он у вас тут совсем, — сказал Венька, выразительно потянув носом. — Химия…
— Химия, — с необыкновенной теплотой в голосе подтвердил новый знакомый Веньки и, взяв у него щенка, потащил за шкаф. — Химия, — повторил он, вернувшись, — это вы точно сказали. Для кого — балет на льду, а для меня — химия-матушка. Езжу с завода на завод, материалы разные изучаю. Диссертацию, одним словом, пишу. И все это хозяйство с собой вожу. — Он показал на стол, заставленный приборами. — Так и отсчитываю по земле километры. Да вы, Вениамин, садитесь, садитесь, выпьем чаю. Только руки предварительно вымойте. Как-никак собака!
Веньке нравилось, что его называли по-взрослому. Нравился ему и этот чудаковатый немолодой человек в простом сером костюме. Вытирая руки, Венька осмотрел большую неуютную комнату, в которой к тому же было холодно, и подсел к столу.
— Да, жить, конечно, одному скучновато, — сказал он, прихлебывая с ложечки чай. — Я вот тоже мог один жить, пока мать в экспедиции ездит. А прикинул — с бабушкой лучше, хоть и временное здесь у меня житье.
— Продолжаете учебу? — спросил его Игорь Леонтьевич.
— Ага… В шестом, — ответил Венька.
— Хорошо! А бабушка строгая?