– И что же?
– Как видишь, живой. Чутье понадобилось, это верно, только мне оно помогло, а всем нам – нет. Соединились с другой такой же командой, повел нас другой командир и сдуру завел под пулеметы и сам погиб. Тот мой капитан руки поднял-таки, тут уж я его на законном основании… А самого ранили, еле уполз… – лесник замолчал. Александр только сейчас обратил внимание, что на ветерана той войны его собеседник никак не похож. На вид лет сорок, не больше. О долгожительстве Древних он слышал, но убедиться довелось впервые. Интересно, сколько же лет Олегу? – Да, так вот к чему я тебе это все. Я-то тогда врал или нет?
– Получается, что да, только этого же никто заметить не мог. А как такое проделать, если сразу видно, кто правду говорит, а кто мысли спрятать пытается.
– А я свои мысли и тогда не прятал. Лесник? Лесник. Места знал? Знал, это тоже честно. И к своим выйти хотел. Я просто всей правды не сказал. Ты молодой еще и у нас недавно, поэтому не научился различать, когда тебе говорят полправды, чтобы себя не выдать. А еще многие от такого чутья прятаться научились – не щит ставить, тогда сразу заметно, а что-то вроде. Переключаться, пока говорят, на мысли о другом. Присмотришься еще. Да и сам научишься – знаешь, многие у нас просто по привычке даже правду говорят так, что по-разному понять можно. Это у нас, можно сказать, народное умение. Да не горюй ты так, я ж сказал – научишься еще! Не ты первый. Совет дать?
– Еще бы! Только так, чтобы растолковать можно было сразу и правильно.
– Ишь ты, шустрый! – лесник опять рассмеялся. – Нет уж. Урок сразу начну, второй вряд ли будет. Слушай: для начала все мы стали людьми, а потом уж Древние отделились. А ты сам вспомни, как и с чего тебя учили Древним быть. Только не премудрости, не чему тебя Иваныч научил, а как. Вот и учись. Наших предков никто не наставлял, сами дошли, а ты хоть знаешь, где и что искать. Новое найдешь – не пугайся, бери, только посмотри, не гнилое ли. И еще тебе скажу – не все то, чему люди верят – сказки, да и в сказках много правды, не забудь. Ладно, пойду я, лес меня заждался, дел много. Будешь уходить – кострище дерном заложи, и на поляну эту больше не ходи. Не надо. А будет надо, тебя приведут. Да, и напоследок – по девке своей не убивайся. Не получилось – значит, не твоя. Нужна она тебе – борись, не хочешь – отступись, найди другую. Не мужик, что ли?! Э, э, уголек подправь, сейчас дернину подожжет!
Александр нагнулся, ножом закатил в огонь головешку, притоптал тлеющие травинки. Поднял голову, хотел спросить, откуда знает… Лесника на поляне уже не было. Ни шороха шагов по опавшей листве, ни колыхания веток на кустах. Даже следов на траве не осталось.
ГЛАВА 4
Непосредственное начальство было на удивление улыбчиво и вежливо. Конечно, замдиректора по науке всегда была интеллигентной женщиной, но сегодня она выглядела не подтянутой и суровой, а милой, какой-то домашней даже. Тетушка, обрадовавшаяся племяннику. Давно не виделись.
– Хорошо отдохнули, Саша? Как здоровье?
– Спасибо, Алевтина Алексеевна, подлечился, все нормально.
– Да, я вижу, и подзагорели, и окрепли. Дома на участке работали?
– Нет, у знакомых был, в соседней области. Места там – просто чудо! Лес, рыбалка…
– Ну вот и прекрасно! А у нас тут кое-какие изменения произошли. Сами знаете, на науку денег сейчас не дают…
Вот, ознакомьтесь. Да не пугайтесь, это у нас все получили, кроме директора и уборщицы, – улыбка стала совсем приятной и дружеской.
Половинка стандартного листка с машинописным текстом. Только фамилия – шариковой ручкой.
«Уважаемый г-н А.Шатунов! Администрация НИИ доводит до Вашего сведения, что в связи с недостаточным финансированием научных программ и отсутствием заказов на НИР Ваша должность может быть сокращена в двухмесячный срок. Директор института… Зам. директора…» Дата. Чуть ниже: «Ознакомлен:…»
– Вот здесь распишитесь… И вот здесь, в журнале. Вы не волнуйтесь, мы все с такими же бумажками – видите, здесь и моя подпись есть. А вы у нас молодой, перспективный, так что вы, скорее всего, останетесь… Если, конечно, есть такое желание.
Мило улыбнемся, аккуратно закроем за собой дверь, пройдем на рабочее место. Никого нет, народ в поле. Вот тебе, Саша, первый звонок. «Если есть желание…» Все-таки ему этот отпуск не простят. Или припомнят через два месяца, или приберегут. Уже не раз звучало в этих стенах: «Мы вам тогда… а вы в ответ… как вы могли!» Любит наше начальство воззвать к нашей интеллигентности и порядочности. Правда, обратный процесс всегда идет болезненно для воззвавшего. Пинком. Одна бывшая сотрудница уже книгами на проспекте торгует – двадцать лет в институте, пять лет до пенсии… но слишком независимой оказалась. И, как намекнули старожилы института, отказалась «стучать», кто и что на рабочих местах делает да как отозвался о начальстве.
Так что желание желанием, а на всякий случай работу подыскивать надо. Тем более что приключения, похоже, закончились. Осталась человеческая жизнь, постепенно приспосабливаться надо. Благо никто ничего не знает, не заметили – вот и хорошо. Будем работать, в поте лица добывать хлеб свой, так сказать. Пойти, что ли, в охрану? На хлебе, конечно, появится кусок масла, но служить собачкой при каком-нибудь «толстолобике» и заодно таскать сумки за его супругой… Или подпирать стену в магазине какой-нибудь Авроры Борисовны… от воспоминания все внутри передернуло, как от смеси лимона с полынью. Прав был лесовик – не для него была Аленка. «Если возьмешь ты себе жену, возьмешь с женой и тещу…» Ну и кем бы он был в семье завмагши? Торгаш из него… как из волка пастух. И даже еще интереснее. Проехали, помашем ручкой. Встретим кого-нибудь еще. Вот только забыть все равно не получится. Противоположность любви все-таки не ненависть, а равнодушие. Ну вот не получается быть равнодушным, беда какая. Такой уж он несовременный. Древний. Хоть уже и человек.
– Олег, что со мной тогда произошло?
– Я же говорил – не знаю. Мы до сих пор не разобрались с этим посохом. Ты молодец, все сделал правильно, если бы не ты, мы бы все сейчас сидели в такой гадости, что и дерьмо сахаром покажется. Но ты же сам прекрасно знаешь – не бывает войны без потерь. Честное слово, тебе еще повезло, все могло быть намного хуже, тяжелее – да ты и сам видел.
– Значит, меня уже списали? Безвозвратные, так сказать, потери, упаковать и забыть?
– Не кипятись, сам же понимаешь, что это не так. Считай себя тяжелораненым на излечении. Ты бы сразу из госпиталя в рейд не попросился бы, правда? Почему? Своих бы подвел, тебя бы тащить пришлось. Так что потом видно будет, а пока к боевым делам мы тебя допустить не можем. Хочешь, найдем что-нибудь еще, работы у нас всем хватает.
– А какой с меня толк сейчас?! Ты же знаешь, я сейчас ничего не чувствую!
– И не слышишь, и не видишь? Так, что ли?
– Я не об этом, не притворяйся. Я не вижу ничего как Древний! А зачем вам воин, который может только на спуск давить?! Я же с самого начала вам нужен был как боец, вы и внимание обратили только потому, что война идет!
Олег молчал, тяжело глядя из-под седеющих бровей. На скулах перекатывались желваки. Потом выдавил сквозь зубы:
– Н-ну, хорошо… Если ты все еще ничего не понял, то я тебе это в башку вбивать не намерен. Найдутся дела и поважнее. Ты, кажется, сам дал согласие, никто не заставлял? Так или нет?
– Ну, допустим, так.
– Не «допустим». Если бы ты отказался – шел бы на все четыре стороны. Помнится, кто-то говорил, что навоевался и отвоевался? Было такое?
– Было, не спорю.
– Вот и хорошо, что не споришь. Я с тобой тогда тоже не спорил. Не хочешь воевать – пожалуйста. Хочешь остаться просто человеком – оставайся. Клятв не даешь – твое дело, хотя и дурак ты со своей свободой, сам теперь и страдаешь. У нас тут не масонская ложа, никого с завязанными глазами не тянем и зарезать не грозимся. Когда в Братство вступать отказался, ты мне как это объяснил, напомнить?