Он щёлкнул пальцами. Один из охранников молча вышел вперёд.
— Уволить. Прямо сейчас. Без компенсации. Пусть знает: на наследника смотрят либо с почтением, либо снизу — если ползут. Всё остальное — дерзость.
...
У выхода их ждал мастер цеха. Старый, седой, с шрамом через лицо. Он коротко поклонился.
— Господин барон. Я... я работал здесь ещё при прошлом владельце. Было тяжело. Но он, знаете... он нас уважал. Я просто... хотел сказать, что...
Барон прервал:
— Я уважаю память. Именно поэтому ты всё ещё здесь. Но не путай уважение с доверием.
Мастер кивнул и отступил в тень.
...
По пути обратно мальчик листал планшет. В нём был свежий запрос от окружной школы: «Просим выделить средства на мемориальную доску роду Кировых, погибшему при недавнем прорыве, для размещения на стене местного храма». Он показал отцу.
Барон даже не взглянул.
— Отклонить.
— Но... это же память?
— Память не продаётся. А всё, что не продаётся — нам не нужно. Пусть просят у тех, кто спасён. А мы — те, кто уцелел.
Он хотел было отложить планшет, но в этот момент раздался звонок на личный канал. Барон глянул — и осанка его изменилась. Голос стал мягче, лицо — нейтральным. Это был граф.
Разговор длился меньше минуты. Барон слушал, кивал, пару раз усмехнулся. Потом сказал:
— Конечно, господин. Уже вчера отправил. В фонд при храме. Как и договаривались.
Он отключился и тут же повернулся к сыну:
— Запомни, мальчик. Иногда правильно лизнуть — лучше, чем укусить. Особенно если тот, кого ты лижешь — держит ключ от всех ворот.
Он передал планшет охраннику:
— Отправь десять тысяч в фонд. Напиши, что от имени семьи. Пусть думают, что мы благородные. А на самом деле — мы просто умеем считать.
Мальчик молча кивнул.
...
Вечер опускался медленно. Воздух в салоне машины был насыщен мягким ароматом кожаной обивки и нагретого металла — тонкая смесь дорогого и отработанного. Панели управления отливали блеском, вглубь торпедо были врезаны тонкие прожилки Эхо-проводки, пульсирующие слабо-синим — жилы или волосы тварей, которых сначала нужно убить, потом выжечь, потом разобрать вручную. Барон точно не помнил, что именно в них использовалось, но знал главное: за каждый метр такой подсветки кто-то рисковал жизнью. Один волос стоил сотню. А у него в машине — десятки метров. Барон сидел в глубоком кресле с поддержкой спины. Напротив мальчика — встроенный терминал, обрамлённый тонким металлическим кантом, как в оружейном сейфе. На экране медленно менялись графики прибыли, расхода и статистика эффективности переработки монстров. В углу — экран с застывшей презентацией: график роста, крупный зелёный плюс, надпись: «Устойчивый прирост. Одобрено». Всё выглядело безупречно. Даже слишком. Цифры улыбались, словно были честными. Стекло отсвечивало ровно. Панель не скрипела. Всё вокруг будто дышало стабильностью. И ложью. За окнами — закат, тянущийся над серыми холмами бывших владений.
Барон откинулся на спинку кресла и, не глядя на сына, спросил:
— Ну, и чему ты научился за эту неделю?
Мальчик подумал. Долго. Потом ответил:
— Уважение покупается страхом. Память — ненадёжный актив. А тот, кто вовремя уступил, никогда не получит свой кусок пирога.
Барон усмехнулся, почти довольный:
— Почти. Остальное — поймёшь, когда сам кого-нибудь сожрёшь.