Она напряглась, это было видно, как плотно сжались ее губы, превратившись в две узкие по-лоски.
– Почему ты так решил? Ведь я по своей второй профессии – социолог, а не психолог. И мне не интересен твой внутренний мир, как специалисту. Хотя нет, интересен, но не так… Вернее, просто… любопытен, как женщине.
– Теперь все стало на свои места. Непрофессионализм, вот что тебя подвело. Ты рассчитывала сыграть роль психолога, считая, что пещерный человек, то есть я, ничего не поймет, не дойдет своим тупым умишком. Ты или переоценила себя, или недооценила меня. А, скорее всего, и то и другое.
– Я недооценила тебя, – призналась она, но ноток раскаяния в ее голосе не было абсолютно. – Но я не изучала тебя. Просто мне было интересно, почему ты отметил меня среди всех ос-тальных. Хотела узнать только это. Чисто женское любопытство.
От ее слов веяло такой ребячьей непосредственностью, что я уже не знал, что думать. Или меня продолжают прокачивать на более высоком психологическом уровне или то, что она сказала, правда. Не зная, как отреагировать на ее слова, я просто сказал, что думал: – Ты своим признанием застала меня врасплох. Совсем запутала. Теперь даже не знаю, что о тебе думать.
– Давай не будем мучиться догадками, а просто пойдем дальше. Я знаю одно место, которое, как мне кажется, должно тебе понравиться. Там и поговорим о твоих детских страхах, а если останется время, то и о сексе.
Ее детская непринужденность в недетских вопросах умиляла меня, но в тоже время заставляла настораживаться. Она интересовалась многими аспектами жизни на Земле, но особенно сильно ее интересовали отношения полов на моей планете. Возникавшее время от времени чувство смущения на поставленные "в лоб" вопросы, мои эмоции, мое неоднозначное отношение к ней, как к женщине, все это вместе перемешавшись, затянуло меня в водоворот непосредственного и живого разговора так быстро, что я не заметил, как мы пришли.
Громадный зал, выдержанный в серебристо-черных тонах, поражал своими размерами. Его своды, казалось, уходят куда-то ввысь, где в легком полумраке, смыкаются на недостижимой глазу высоте. Но главное чудо заключалось в другом: в разбросанных по залу множестве фонтанов и фонтанчиков. Между фонтанами стояли столики, за которыми сидели, тихо беседующие, люди различных возрастов. Здесь не было, ни веселых компаний, ни громкой музыки, ни яркой иллюминации, здесь царствовала тишина, прерываемая только легким шумом падающей воды. Каким образом достигался подобный эффект, я даже не стал спрашивать, а принял как факт.
– Тебе нравиться это место? – тихо спросила Лавиния.