Я бросила взгляд на папин затылок. Длинные влажные волоски на его шее лежали завитками – обычно они завивались, когда папа занимался спортом. Только на этот раз вспотеть заставила его не физкультура, а нервы. Он сидел на пассажирском сиденье, напряженно притопывая правой ногой, а за рулем была Мередит. Она настояла на том, что будет вести машину. В другой ситуации папа бы возмутился, но сейчас промолчал. Он вообще по большей части молчал с тех пор, как они с Мередит вывалили передо мной эту новость.
Я поняла, что что-то не так, в ту самую минуту, когда они вошли в мою комнату без стука. Папа всегда стучался, прежде чем войти. Мередит, на шаг позади, в буквальном смысле поддерживала его, подталкивая вперед сквозь дверной проем. Она вся побледнела, и у нее дрожали руки, но в сравнении с отцом Мередит выглядела хорошо. Папины зрачки расширились – так сильно, что перекрыли все зеленое пространство радужки. Папа держал глаза распахнутыми так долго, словно забыл, как нужно моргать. Никогда я не видела его таким подавленным. Я вскочила с кровати, на которой делала домашку по биологии.
– Что случилось, папа? – спросила я, глядя ему прямо в глаза. Но папа смотрел мимо, словно не замечая меня. Не отрывая взгляда он смотрел в окно за моим письменным столом, как будто видел снаружи нечто очень для себя важное. – Пап?
– Я… что ж… – Папа сделал попытку справиться с охватившими его эмоциями, и его кадык заходил вверх-вниз. Скользкое от пота, папино лицо приняло пепельно-серый оттенок. – Если мы…
Может, у него сердечный приступ? Удар? Зачем тогда они теряют здесь со мной время, если ему плохо?
– Что происходит? – Я повернулась к Мередит. – Что случилось, Мередит?
– Мы только что получили весьма шокирующее известие, – голос Мередит оборвался. – Почему бы нам всем не присесть к тебе на кровать?
Может, что-то стряслось с Калебом. Или с Тадом. Но разве тогда они бы не дали мне знать? Нет, если бы что-то стряслось с сыновьями Мередит, плохо было бы ей, а сейчас она помогла отцу дойти до моей кровати, словно он – инвалид, так что дело, очевидно, было в нем. Что-то случилось с папой. Мой худший кошмар. Мой худший кошмар с тех пор, как я потеряла маму, – потерять папу. Меня охватила тревога. Стараясь выровнять дыхание, я изо всех сил вдавила ступни в домашние туфли, чтобы почувствовать, что все происходит на самом деле, – так много лет назад меня научил делать психотерапевт. Я опустилась на кровать рядом с папой, сцепив лежащие на коленях руки в замок и ожидая, пока кто-то из них, наконец, заговорит.
– Скотт, ты должен объяснить Эбби, что происходит, – прервала панический ход моих мыслей Мередит.
Папа повернул лицо ко мне. Его зрачки все еще были расширены. Папины скулы задвигались, и он проговорил:
– Нашли твою мать.
Мама.
Я осела на постель, совсем как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. У меня отнялись ноги и руки.
– Она… она?..
– Жива, – ответил папа.
Я не особо вникла в то, что он еще говорил – что-то про Монтану, – поскольку моя голова шла кругом от роящихся в ней мыслей. И теперь, сидя в машине, мчавшейся по шоссе, я все еще ощущала головокружение, вновь и вновь мысленно проигрывая свои воспоминания и пытаясь представить, что должен чувствовать отец. Прошло одиннадцать лет с тех пор, как мама исчезла с парковки торгового центра «Таргет». Растаяла, как призрак, оставив ключ в зажигании, а сумочку – на пассажирском сидении, без каких-либо следов борьбы.
Мне было пять, когда это случилось, поэтому большинство самых ранних моих воспоминаний – о том, как мы с папой ходим по Аркате от двери к двери и раздаем листовки об исчезновении мамы. Мы стучались в каждую дверь и, если никто не открывал, оставляли листовку под дверью, тщательно проверяя, не пропущен ли хоть один дом. Папа расклеивал детализированные карты местности на стенах нашей гостиной, выделяя разными цветами районы, которые мы уже обошли, и те, до которых мы еще не добрались. Люди осуждали его за то, что он меня везде таскал за собой, но они осуждали бы его в любом случае – в то время в любом его действии люди были склонны усматривать злой умысел. Никому не было дела до того, что он успешно прошел проверку на полиграфе. Его все равно подозревали.