— Если ты так уж хочешь дарить мне колючие растения, милый, почему бы не привезти роз?
— Это ее профессия, — сказал Энди.
Три пары глаз устремили взгляды на Диану.
Она предвидела, что это мгновение наступит. Ей казалось, что она к нему готова. Она зазубрила названия, даты, факты и не забыла их, но в ее мозгу они превратились в запутанный клубок, потому что до конца она полностью не понимала, как излагать их конкретным людям, а не смутным абстракциям.
Чарльз Николсон, шестидесяти лет, в прошлом преподаватель истории. Его жене Эмили пятьдесят семь. Она бывшая учительница латыни. Это, скорее, в манере ее отца — он всегда воспринимал своих клиентов не как личности, а как юридический казус, который нужно интерпретировать к их и своей выгоде. Отчасти такой подход себя оправдывал, иначе трудно было бы сохранять хладнокровный профессионализм. Она испытала это на собственном опыте, когда начала практиковать, однако, по всей видимости, двух лет оказалось недостаточно, чтобы по-настоящему очерстветь.
Николсоны не были ее клиентами или отвлеченными абстракциями. С юмором, дружелюбно и доверчиво они сразу начали пробивать бреши в той стене, которую она заранее пыталась возвести между ними и собой, разрушать стереотипы, которые она мысленно себе рисовала. Учительницы латинского языка в ее представлении не должны были иметь ямочки на щеках. Как и не предполагала она, что почтенный пожилой преподаватель может под столом держать руку жены.
Глаза Энди подозрительно сощурились, или это ей только показалось?
— Даже старые розы колются, — заметил он. — И вообще, кому нужны старые цветы, когда можно завести молодые?
— Не надо дразнить бедную девочку, Энди, — сказала Эмили. — Если твое невежество действительно так глубоко, как ты стараешься продемонстрировать, то иди-ка в библиотеку и почитай что-нибудь из книг по этому предмету. Я не позволю тебе допрашивать нашу гостью, которая вынуждена сидеть в халате Чарли, потому что ты чуть не утопил ее. Оставь это по крайней мере до ужина.
— Я ничего не имею против, — сказала Диана. Вмешательство Эмили дало ей возможность собраться с мыслями. Если это экзамен, лучше сдать его сразу. — Мнения по поводу старых, или наследственных, роз сильно расходятся. Многие утверждают, что таковыми являются любые разновидности, существовавшие до того, как в 1867 году вывели первый гибрид чайной розы — Ла Франс. Перед старыми розами у чайных гибридов было одно несомненное преимущество: они цвели все лето и почти до поздней осени. У большинства видов старых роз недолгий век. Поэтому чайные приобрели такую популярность и захватили рынок. До недавнего времени практически невозможно было найти питомник, где бы выращивали старые сорта.
— А мне всегда нравилось определение, данное Тревором Гриффитом, — вмешалась Эмили. — Старая роза — любая из тех, что не современны нам.
Диана помнила имя этого новозеландского специалиста, несколько трудов которого она проштудировала. Она понимающе кивнула и продолжала слушать Эмили.
— Чайные гибридные розы красивы, но так однообразны! Все похожи одна на другую. А среди старых роз попадаются как одиночные, так и целые кусты с множеством пышных цветов. А какие окраски! Не вульгарные ярко-желтые или оранжевые. Нежные оттенки розовато-лилового, фиолетового, синего, как на антикварных гобеленах. Какое счастье, что опять появилась возможность их выращивать! Я хочу иметь все.
— Но как же все-таки… — начал было Энди, но был прерван.
— Достаточно, — сказала Эмили твердо. — Никаких разговоров, пока не поужинаем. Накрывай на стол, а я проверю кастрюли. Здесь, в Вирджинии, мы живем по-деревенски, Диана, и называем ужином то, что в других краях принято считать поздним обедом.
Диана предложила свою помощь, но ею не воспользовались, со смехом указав на ее неуклюжий наряд.
— Вы запутаетесь в этих полах, моя дорогая, да и рукава слишком длинны. Лучше вам просто посидеть. Вы мне сейчас напоминаете маленькую девочку, вырядившуюся в отцовскую одежду. Эти ваши огромные с поволокой глаза, прелестные спутанные локоны…
— Ты смущаешь мисс Рид, Эмили, — вмешался Чарльз. — Она вовсе не девчонка, а взрослая женщина и профессионал.
— Но разве у нее не чудесные волосы? «Каштановый каскад, подсвеченный огнем» — так, кажется, у поэта, или я путаю?
— Перестань, мама, — сказал сын. — У тебя ужасающая привычка разговаривать с людьми, словно им нет еще и трех лет. Со мной ты так беседуешь постоянно.
Последовала перепалка, которая, к неописуемому облегчению Дианы, отвлекла внимание от ее особы. Первый экзамен, по всей видимости, ей удалось сдать. Однако по мере развития этой маленькой семейной сцены она поняла, что ей не демонстрируют такт или принятие в свой круг. Эти люди вели себя совершенно естественно. Им нравилось спорить. Они обожали разговаривать друг с другом. Никого из троих нельзя было отнести к молчунам. Слова лились, как водный поток вдоль дороги. Порой это было остроумно, иногда даже блестяще, но всегда беспрерывно. Он политики к поэзии с легкими экскурсами в область кино и телевидения, потом бейсбол, эссе Ральфа Валдо Эмерсона, новые шторы для библиотеки, диета Энди, которая, по словам его матери, состояла в основном из многочисленных разновидностей макаронных изделий. Последнее утверждение вызвало бурю энергичных протестов.
У Дианы не было возможности рта раскрыть, даже если бы она захотела. Преодолев вспышку взыгравшей совести, она теперь не без некоторого цинизма подумала, что болтливость Николсонов ей на руку. Чем больше они говорят, тем меньше необходимости говорить ей самой, а значит, уменьшается опасность ляпнуть что-нибудь не то.
К ужину подали тушеную курицу с грибами и овощной салат. Энди расправился с основным блюдом, а потом и с яблочным пирогом с таким аппетитом, что уже этим мог бы опровергнуть мнение матери о своих пристрастиях в еде. Он явно принадлежал к числу тех людей, которые никогда не полнеют. Он был тощ, как огородное пугало, — локти и коленки торчали одинаково остро.
Потом было предложено перейти с кофе в библиотеку. К тому времени Диана уже достаточно освоилась, чтобы обратить внимание на абсурдность последовавшего шествия. Энди нес поднос, отчим топал позади, отпуская замечания по поводу того, как он его несет, Диана обеими руками придерживала полы халата, а Эмили прыгала вокруг, стремясь помочь и восхищаясь формами ее ступней и лодыжек. Когда все устроились в креслах, Диана приготовилась для дальнейшей беседы.
Она чуть отсрочила неотвратимое, вслух поразившись прекрасным интерьером библиотеки. Правда, не все здесь было завершено. Полки с книгами грудились в беспорядке, обои со стен сорваны, стены оштукатурены, но голы. Камин выполнен в викторианском стиле — вполне добротно, в готических очертаниях, но едва ли он подходил для дома, построенного в конце восемнадцатого столетия.
— Этого здесь скоро не будет, — объявила Эмили. — На одном из аукционов мы нашли потрясающий мраморный камин. Как только закончим со стенами, построим новые книжные шкафы. Мы пока не решили, покрасить ли нам стены, купить современные обои или обить старинными панелями.
Естественно, что после этих слов вспыхнул новый спор. Чарльз настаивал на покраске, а Энди, чью точку зрения никто не пытался выяснить, требовал панелей, причем из «аристократического особняка». Где их взять, он не сказал, но тем не менее был готов ответить на ехидный вопрос отчима, зачем нужны панели, если стены будут почти полностью скрыты книжными шкафами? Конец дебатам положила Эмили:
— Диане совершенно неинтересно, как мы собираемся обустраивать свой дом. Она ландшафтный архитектор, а не…
— Напротив, мне очень интересно. Я обожаю старые дома.
— В самом деле? — Чарльз отнесся к ее невольной реплике куда с большим любопытством, чем она того заслуживала. Тем не менее попытка Дианы вновь отвлечь от себя внимание не удалась. Эмили нравилась роль болтливой пожилой дамы, но она умела ухватиться за тему, если ей того действительно хотелось.
— Ей предстоит работа в саду, — сказала она. — Я от души желаю, чтобы скорее прекратился дождь. Мне так не терпится, Диана, показать вам наши земли. Вы придете в ужас, я думаю. Там уйма дел. Всю зиму мы изучали литературу, и теперь у нас полно идей.