— Яшенька, перевези!
— Для тебя перевоз закрыт. Дуй по мосту.
— Как это так, милок?
— А так. Надо работать, а не в город шастать. Перевозить не буду. Мне дано такое распоряжение!
— А кто же тебе дал такое распоряжение?
Яшка молчал.
Марья, постояв, разразилась отборной бранью, но ничего не добилась и вернулась в деревню. По мосту идти было далеко — километров пять.
Впрочем, Марья придумала выход и стала посылать на рынок свою дочь Нинку. Худенькая, с лисьим остроносым личиком, Нинка по утрам тащила тяжелые бидоны. Яшка спрашивал:
— Что мать делает?
Нинка неизменно отвечала:
— На покосе.
Тогда он перевозил Нинку, говорил ей:
— Совести у нее нет. Эксплуатирует малолетних!
Нинка молча вылезала из лодки и с усилием поднималась на обрыв. Худенькие икры на тощих ногах напрягались до предела. Яшка хмурился и помогал ей. Нинка тоненьким голоском говорила:
— Спасибо, Яша.
Совсем другим человеком была Зойка Кудеярова. Тонкая, стройная, в легком ситцевом платье, с русыми косичками, она кричала Яшке ещё издалека:
— Моторист, заводи-и!
Яшка не заставлял себя ждать: почту надо доставить вовремя. Он, громыхая цепью, отвязывал лодку, придерживал её, пока Зойка легко перемахнет через борт, и быстро работал вёслами, поглядывая на почтальоншу открыто и улыбчиво. Зойка клала на колени пустую сумку и свесив руку за борт, иногда озорничая, брызгала на Яшку водой. Тогда он, приподняв весло, слегка чиркал им по воде, обдавая шаловливую девушку ответным каскадом брызг. В следующий раз Зойка сообразила и стала садиться ближе к середине лодки, и Яшкин удар веслом приходился впустую.
— Что, не вышло? — смеялась девушка.
— А вот я тебя искупаю! — грозился парень.
— Силенки не хватит, не справишься.
— Хватит!
Она проворно выскакивала на берег, махала Яшке и стремительно взбегала по откосу наверх. Косицы хлестали ее по плечам, на спине болталась пустая сумка. Яшка восхищенно смотрел, как она выбегала на крутой обрыв.
Однажды Яшка не выдержал. Когда Зойка, сев в лодку, с ехидной улыбкой опять плеснула ему в лицо, он бросил весла, отобрал у нее сумку и, оторвав цепкие руки от бортов, вывалился вместе с девушкой в воду. Зойка вынырнула первой. Мигая и отфыркиваясь, она поплыла к берегу. Нащупав ногами дно, остановилась и стала ругаться:
— Папуас несчастный! Что наделал? Как я пойду в сельсовет в мокром платье?
— Будешь знать, — спокойно ответил парень и поплыл за лодкой. Догнал ее, сел в весла. Зойка вдруг перестала браниться.
— Яшка, кассу-то, кассу утопил!
Яшка хватился рукой за грудь. Кошелька не было. На берегу, мокрая с ног до головы, Зойка приседала от смеха. Он направил лодку вверх по течению, перестал грести и начал высматривать свой кошелёк в воде. Быстро нырнул и вскоре над водой показалась его рука, победно размахивавшая кошельком.
Причалив к берегу, Яшка, не обращая внимания на насмешки Зойки, стал раскладывать на лавочке подмоченные деньги, чтоб просохли. Зойка, взойдя на обрыв, сняла платье, выжала его и развесила на куст. Яшка, забыв о деньгах, поднял вверх лицо и смотрел, не отрываясь, на гибкую фигуру девушки. Сиреневый купальник плотно обтягивал ее стройное тело. Солнце ласкало загорелые руки и ноги. Зойка отжала волосы и стала их заплетать в косы.
— Перестань глазеть! — строго сказала она и зашла за кусты. Теперь Яшке видна только ее голова.
— Очень нужно! — ответил он и снова стал расправлять мокрые бумажки.
Зойка протянула из-за кустов руку:
— Принеси сумку!
Яшка послушно принес сумку и опять спустился к лодке.
Платье под жарким солнцем и ветром подсохло быстро. Девушка натянула его на себя и бросила сверху:
— До свидания, папуасик! Встречай через час.
Возвращалась Зойка с туго набитой сумкой. Придерживая ее обеими руками, осторожно спустилась вниз и тяжело перешагнула через борт.
— Фу, жарища! — сказала она и удобней устроила свою ношу на коленях. Теперь девушка не позволяла себе озорничать.
— Ишь, нагрузилась! — дружелюбно сказал Яшка.
— Сегодня журналов много. Учителю — «Новый мир», агроному — «Октябрь», «Нева», председателю какая-то бандероль, книги, наверное. В читальню шесть журналов. Ну, а газеты почти в каждую избу. Да я и не обижаюсь, что тяжело: пусть себе читают. Писем тоже достаточно.
— Мне нет письма? — спросил Яшка, хотя получать письма ему не от кого.
— Тебе ещё пишут.
Яшка, щурясь на солнце, энергично грёб. Весла поскрипывали в уключинах. Вдоль бортов журчала вода. Над рекой гулял теплый широкий ветер. Он трепал Зойкины косы, поднимал подол ситцевого платья, оголяя круглое розовое колено. Зойка поправляла платье и энергичным кивком отбрасывала косы за спину.
Причаливал Яшка кормой, чтобы девушке было удобнее выходить.
Зойка уходила, и Яшке становилось скучно. Он привязывал лодку, брал книжку и ложился на песок, прикрыв голову старой соломенной шляпой. Но читать не хотелось, и он лениво смотрел на реку, которая струилась вдаль среди отмелей, обрывов и кустарника. Яшка всё больше чувствовал одиночество. Ему бы хотелось, чтобы на берегу опять зазвенел голос Зойки, чтобы она была здесь, рядом и говорила с ним.
Шёл Яшке восемнадцатый год. Учился он неважно, в седьмом и восьмом классах сидел по два года. Зойка над ним подтрунивала. Она вообще много подсмеивалась над ним, и хотя он не обижался, ему все же было неприятно.
«Папуасик, гслопузик! Откуда у неё такие слова?» — думал Яшка. Неужели я такой смешной? Он посмотрел на свой голый, загорелый живот, покрытый слоем песка, и решил, что хватит щеголять в одних трусах.
На другой день Зойка не узнала перевозчика. Он надел черные брюки, новенькую тельняшку, ботинки и превратился в рослого красивого парня. Зойка даже не сразу села в лодку, а стояла и смотрела, как он отвязывает цепь, берется за вёсла. Яшка молча развернул лодку кормой к девушке и сказал:
— Садись.
— Ого, — сказала Зойка, — как вырядился. В честь чего?
— В честь хорошей погоды, — ответил Яшка.
Она села в лодку и, наблюдая за гребцом, хитро сощурила глаза. Яшка догадывался, что она придумывает новое прозвище.
— Лодка есть, тельняшка есть, брюки клёш. Есть и пристань. А вот спасательных кругов не имеешь!
— А зачем? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — ответил Яшка и рассмеялся.
— Не ново! — сказала Зойка.
— Ничего, зато здорово!
— Не скучно тебе тут целыми днями торчать? — вдруг спросила она серьезно.
Яшка помолчал, энергично налегая на весла. Потом ответил:
— Скучно. Да что поделаешь, заставили. — Он опять подумал и добавил: — Пассажиры всё молчуны какие-то. С тобой только и весело…
Зойка опустила глаза.
— Так уж и весело? — она медленно свесила руку за борт, сделала движение, как бы собираясь плеснуть в Яшку водой, но сдержалась, только поболтала рукой в тёплой, быстрой волне.
Выходя из лодки, Зойка задержалась, стоя одной ногой на берегу, другой на скамейке. Повернулась вполоборота к Яшке, подняв руки, стала поправлять косы. Она посмотрела на него сверху вниз как-то по-новому, с загадочной и задумчивой грустью. Он тоже, подняв голову, поглядел на неё. Солнце, скользнув по фигуре, по бронзовым рукам, брызнуло ему в глаза горячим светом, и он на мгновенье зажмурился. Когда открыл глаза, Зойка уже бежала по косогору. Лодка от сильного толчка отплыла от берега.
После Яшка перевёз несколько человек и, поджидая почтальоншу, заранее подъехал к правому берегу. Вскоре на обрыве послышались знакомые быстрые шаги, и Зойка, придерживаясь за обломанные ветки, неторопливо спустилась вниз, села в лодку и привычным движением положила на колени сумку. Едва Яшка отъехал от берега, как на обрыве выросла высокая фигура механика Гая. Гай нёс на спине мешок и под мышкой — свёрток.