Габриэлла подходит к раковине и как будто стирает со стола грязь, а потом выкидывает её с самим конвертом в мусорку, освобождая себя от терзаний, ей есть о чём думать и без этого. Конечно, кошмар так легко не выкинешь, но Габриэлла постарается, не ради этого она делала всё, чтобы перечеркнуть и остаться в той же точке, пусть пройдёт время. Сон может и не повториться, всего лишь работа над семейным проклятьем Хорн всполохнуло в ней прошлое, самое кровавое и чёрное воспоминание за все пребывание в доме Захария.
Завтрак выходит молчаливый, но Райан хотя бы убеждается: Габриэлла способна побыть одна, что она восстановится если не сегодня, но через несколько дней.
- Я сегодня постараюсь пораньше, но не буду обещать, это моё желание побыстрее отметить то, что я прошёл через этот ад, - Райан наклоняется поцеловать Габриэллу в лоб, от последнего слова она немного вздрагивает – его уже проходила, по крайней мере, есть с чем сравнивать.
Райан приглаживает её волосы, задерживаясь на макушке, и направляется к двери. Габриэлла боится смотреть ему в след, это заставит или его остаться, или её – боже ты мой – попросить об этом. Она себе это явно не простит.
Поэтому Габриэлла убирает на кухне после завтрака, вымывая посуду и протирая насухо все столешницы, вытаскивает мусор из-под раковины и, завязывая, ставит в прихожей. Сегодня она одевается со скоростью света – ей просто жизненно необходимо избавиться от бумажного напоминания происходящего. Говорят, рукописи не горят, ох, ещё как горят или перерабатываются. От этих слов Габриэлле становится легче.
На улице стало прохладнее, но так даже лучше – ей неплохо бы остудить мозги, тело, воспоминания. Выветрить всё это к чёртовой матери и жить спокойнее. Габриэлла не знает, как поступить, но обычное расписание должно ей помочь. Нужно сделать что-то такое, что она делает всё время.
Сходить за продуктами. Попрактиковать итальянский. Купить записную книжку. Посидеть у старинного здания.
Габриэлла задумывается, насколько это разумно. Стоило ли вообще выходить, если можно было запереться дома и писать? Только находясь внутри кошмарной коробки, она постоянно бы смотрела в спальню и ждала, что оттуда, из теней, появится она сама или Элизабет, или она вступит на порог, а окажется в особняке. На секунду Габриэлла ужасается мысли: что если она тогда умерла и все события после всего лишь её предсмертные мысли, которые заставляют снова и снова страдать. Нет, определенно точно нет, она бы не встретила Райана, она не была бы счастлива эти месяцы. Только какие бы доводы она не приводила сейчас в поддержку того, что это больное воображение – она думает о загробной жизни, может, она, и правда, такая – у каждого своя, что ты постепенно теряешь всех, кого любишь, а потом умираешь сам, не в силах справиться с утратой и попадаешь в ад, чтобы и там крутится в вечном пламени.
В бакалеи Габриэлла покупает продукты, которые первые попадаются под руку, она даже не задумывается, нужны ли они дома. Заплатив за покупки, выходит на улицу, тяжесть в руке даёт некоторую опору не улететь. Только проходя с пакетом по улицам, Габриэлла ловит себя на том, что чувствует чей-то взгляд снова и снова.
Как бы она не повернула, где бы не остановилась, но затылок словно жжёт горячим металлом, выжигая правду: или за ней следят, или она сходит с ума. Оборачиваться и выискивать фигуру в толпе Габриэлла откровенно боится. Она знает: от призраков ничего хорошего не жди. Наверное, ей всё же стоит вернуться домой и разобраться в себе прежде, чем снова выходить.
Только рациональное зерно в размышлениях Габриэллы появляется: зачем кому-то за ней следить, и главное – кто это может быть? Она ведь оставила прошлую жизнь, зайдя в самолет. Первое же имя возникает – Захария. Габриэлла усмехается себе под ноги – такого просто не может быть, после их последней встрече стало очевидно – это точка.
А больше Габриэлла не вспоминала людей, кто бы стал её искать, если даже не преследовать – кому нужна писательница с неподъёмным грузом на плечах? Чем ближе Габриэлла подходила к дому, тем отчетливее она понимает, что её отпустило, она чувствует только тяжесть пакета, но не взгляда в спину.