Она невольно вспомнила его пробитую голову и свою помощь при ее перевязке. Внутри прошелся неприятный холодок: уж слишком живым было у Аны воображение, чтобы легко представить, что Хедин чувствовал тогда. А сейчас он еще сильнее пострадал, ко всему прочему, Вилхе защищая. Ана всю жизнь считала, что Хед не способен на благородный поступок, но в последнее время вынуждена была пересмотреть свое мнение о нем. Особенно после их разговора на берегу Северного моря. С тех пор они с Хедином и словом не перекинулись, но Ане почему-то казалось, что Хедин помнит о нем ничуть не меньше нее. Во всяком случае, солнечную «ладошку» он ей не вернул. И Ану эта мысль совершенно необъяснимо грела.
Домой они с родителями возвращались молча, думая каждый о своем, и Ана не обращала на них внимания, пока перед самым порогом папа вдруг не стиснул мамину руку и не проговорил полным горечи голосом:
— Если бы я только знал, что драконы способны свой яд обезвреживать!
Ана ничего не поняла, но замерла у полуоткрытой входной двери и уставилась на родителей. А мама обняла отца и нежно заглянула ему в лицо.
— Тебе всего пять лет было, когда ты с Долиной расстался, — напомнила она. — А раны мои ты и без этого знания исцелил.
— Думаешь, и в человеческом облике драконам такое под силу? — немного помолчав, спросил отец.
— Думаю, мой дракон использовал иное колдовство, — с такой ощущаемой улыбкой ответила мама, что Ана предпочла немедленно ретироваться, чтобы не мешать родителям в их нечастых нежностях.
Поднялась в свою комнату и шмыгнула под одеяло.
Интересно, а на нее кто-нибудь будет смотреть так, как папа смотрит на маму? С таким же восхищением, такой нежностью, такой любовью, что можно сгореть от одного лишь взгляда?
Ане казалось, что иногда нечто похожее она замечала в глазах Эдрика, вот только направлен его взор был не на нее, а на Джемму. Впрочем, Ана с этим смирилась и даже гораздо проще, чем когда-то себе представляла. Все-таки она тоже не испытывала к Эдрику каких-то особенных чувств. Ноги-то уж точно не подгибались от его прикосновений, и сердце не начинало стучать при звуке его голоса. Не то что…
Ох, как не хотелось об этом думать, но мысли упорно возвращались к самому нахальному и самому невыносимому парню Армелона.
Ана, конечно, все правильно сделала, когда отставила в сторону многолетнюю вражду и пошла к Хедину с мировой, и в том, что брат вернулся из похода живым, была и ее заслуга. Вот только тот разговор — странный, напряженный и потом столь неожиданно доверительный — не давал Ане покоя. Слишком привыкла она считать Хедина безответственным раздолбаем, и его неожиданная забота о ней поразила Ану до глубины души. То, что четыре года назад он защищал ее от двух амбалов, стояло совсем обособленно и не шло ни в какое сравнение с его нынешними поступками. Тогда Хедин как бы признанную мужскую обязанность выполнял, а при последней встрече действовал по велению сердца, не оставляя себе времени на размышление, и попытка помощи упавшей Ане была лучшим тому подтверждением.
Он ведь разозлился перед этим сильно, решив, что Ана по просьбе брата делает ему одолжение, и все равно рванул к ней и даже на руки подхватил, а Ана и в том своем состоянии не могла не почувствовать, сколь это приятно. Никогда ее парень на руки не брал — да и кому бы такое пришло в голову с ее характером? Ана отпугивала парней своим одним взглядом — холодным, гордым, превосходящим и оттого наверняка унижающим. Никакая ее красота не могла затмить впечатление от него: Ане хватало пары секунд, чтобы высказать таким образом свое впечатление о потенциальном кавалере. Мальчишки предпочитали ретироваться и подбирать себе менее заметных, зато более сговорчивых подруг. Ана от этого не страдала, не ощущая в душе ни малейшего отклика на их откровенные заигрывания, а вот противиться совершенно неуместному восторгу рядом с Хедином не сумела. Ругала потом себя, и не понимала, и причины отыскать не могла, а в тот момент ей было все равно. Многолетняя вражда, неприятие хвастовства и несерьезности, а порой и жестокости Хедина, нанесенная им только что обида — все отошло на второй план. Словно его обаяние настолько ее подчинило, что Ана забыла все свои принципы. Наверное, точно такое же впечатление он производил и на других девиц, потому они и вешались на него без стыда и совести, готовые потерять себя за мгновение его внимания. Неужели Ана хотела стать одной из них? Из-за причуд собственного разума всякого уважения к себе лишиться? Вот еще!