Тут подошли и другие. Все по очереди обнимали Хезер, а Мисси ее так и не отпускала. Пит подошел к Мике:
– Пришлось постараться, чтобы ее выпустили сегодня.
Мика пожал ему руку. Все еще держа Стар на руках, он пошел к Хезер. Как только он приблизился, она обняла его за талию. Теперь они были вчетвером. Они стояли на своей земле в окружении людей, которых они любили. Если бы кто-нибудь в этот момент предложил Мике миллион за его землю и за его бизнес, он ни за что не согласился бы расстаться с ними.
Вздохнув полной грудью, он посмотрел вокруг. Там, вдалеке, в стороне от всех стояли Андерсоны. Они не хотели мешать встрече. Почувствовав в себе уверенность, Мика взял Хезер за руку:
– Пойдем, я хочу тебя кое с кем познакомить.
Он по-прежнему держал на руках Стар, а Хезер вела за руку Мисси.
Tea стояла не двигаясь. Только теперь Мике пришло в голову: все то время, пока он переживал из-за того, что Хезер может предпочесть им свою родную дочь, Tea боялась, что ее родная мать вообще не захочет ее видеть.
Он спокойно сказал Хезер:
– Этот мужчина рядом с твоей дочерью – ее приемный отец. Они обожают друг друга. Но ей очень хотелось увидеть тебя.
Хезер посмотрела на него снизу вверх. И опять она как будто просила у него разрешения.
Она могла бы попросить в тот момент о чем угодно, и Мика не смог бы ей отказать – так он ее любил. Должно быть, она увидела это в его глазах, потому что слегка успокоилась. А потом, прихватив с собой Мисси, направилась к Tea.
Поппи знала, что ей надо после долгого, насыщенного дня. Пока Гриффин разжигал камин и отвечал на телефонные звонки, она переоделась и поехала в свой спортивный зал. Время пришло.
Она позанималась, как обычно накачивая мышцы, потом пересела на велотренажер. Почувствовав, что достаточно разогрелась, она подъехала к стенке, где висели протезы. Она их ненавидела, но они были средством, которое, возможно, поможет ей достичь намеченной цели.
С протезами на коленях Поппи подъехала к брусьям, глубоко вздохнула и позвала Гриффина.
Он вошел в зал с улыбкой. Но когда увидел, что лежит у нее на коленях, его лицо стало серьезнее. Она протянула ему протезы:
– Знаешь, их довольно трудно надевать. Поможешь?
Четыре недели спустя она уехала на машине, не сказав Гриффину куда. Он как раз в это время с увлечением работал над последними страницами биографии Хейдена и решил, что ей просто нужно заскочить по делам в город.
Поппи открыла в своем «блейзере» окно. Наступил апрель. Он принес с собой теплые дожди, которые превратили проселочные дороги в сплошное месиво. На деревьях уже начали набухать почки. Воздух был напоен запахами земли и обещанием чего-то прекрасного.
Повернув в самом центре города, Поппи проехала справа от церкви и начала продвигаться по узкой дорожке, ведущей на кладбище. Дорожка была мощеной, но с выбоинами, а теперь еще по ней текли мутные потоки воды. Она въехала на холм, туда, где находилась могила Перри, и остановилась напротив нее.
Поппи выбралась из машины, захватив с собой все необходимое. Сначала она надела левый протез, затем правый. Она уже научилась делать это самостоятельно, но теперь нервничала и провозилась дольше обычного.
Она быстро – чтобы не было времени передумать – вытащила из машины костыли, пристроила их под мышки, примерилась и подалась вперед, оставаясь пока в коляске. А потом перенесла всю тяжесть на левую ногу, выбросила правую вперед, встала на нее, переступив левой. Она немного постояла, теперь уже на обеих ногах. Сделав глубокий вдох, повторила все сначала.
Поппи сделала еще шаг. И еще. И еще. Она не хотела оглядываться назад, чтобы не видеть, как далеко отошла от своей коляски. Надо сосредоточиться на следующем шаге, только на нем.
То, что в феврале было просто сугробом, оказалось скамейкой. Она и была теперь ее целью. Когда Поппи чувствовала, что больше не может идти – начинали трястись плечи, болели руки, – она смотрела на эту скамейку. Чем дальше она шла, тем труднее ей становилось дышать. Однако чем ближе она подходила к цели, тем сильнее хотела достичь ее.
Последние несколько шагов дались ей труднее всего. Она осторожно, опираясь на костыли, опустилась наконец на скамейку. Прошло не меньше минуты, прежде чем она отдышалась.
А потом, вздохнув, теперь уже совсем по другой причине, Поппи посмотрела на памятник. На нем было высечено: «Перри Уокер. Любимому сыну и другу, который слишком рано нас покинул».
Она смотрела на эту надпись, читала и перечитывала ее, и в горле у нее стоял ком.
– Прости меня, – прошептала она. – Мне очень жаль, что так получилось.
И тут слезы полились у нее из глаз. Она оплакивала Перри и его родителей, она оплакивала все, что они потеряли. Она плакала теперь и из-за своих родных, из-за того, что им пришлось пережить. А еще она плакала о себе – о том, что прошла ее юность, о том, что она калека. Она плакала, пока не выплакала все слезы. А потом рассказала Перри, что с ней происходило в течение этих двенадцати лет. Она не произнесла ни слова вслух, но была уверена, что он каким-то образом все слышит и понимает.
Наконец Поппи закрыла глаза, склонила голову и вспомнила молитву. В ней говорилось о прощении.
Тут она услышала какой-то звук. Открыв глаза, она подняла голову и прислушалась. Прошло еще какое-то время, прежде чем звук раздался вновь. Но ожидание стоило того. Она почувствовала, что ее душа очистилась. С этим чувством пришел и душевный покой.
Посмотрев в последний раз на могилу Перри, она взяла костыли и пристроила их под мышки. Обернувшись, чтобы оценить путь, который ей предстоит проделать, она увидела рядом со своим «блейзером» Гриффина.
И почему-то не удивилась. Они с ним были как единое целое. Он ее очень хорошо понимал и всегда чувствовал, что происходит в ее душе. Поэтому он и догадался, куда она поехала и почему ей надо было пройти этот путь самой. Он не побежал ей навстречу, чтобы взять ее за руку или вообще схватить в охапку и донести до машины. Он таким образом давал ей понять, что верит в нее, верит, что ей удастся все, чего бы она ни захотела.
Когда она пошла к нему, каждый ее шаг был мучительным и неуверенным, но для нее все это было не важно, потому что она уже не смотрела на могилу. Она не смотрела в прошлое. Она смотрела на то, что было для нее настоящим и будущим, – она смотрела на Гриффина.
И только когда она прошла значительную часть пути, Гриффин пошел ей навстречу. Он шел медленно, соразмеряя свои шаги с ее. С каждым неуверенным шагом ей казалось, что она любит его все сильнее.
Наконец они встретились. Он постоял с ней рядом, а потом сказал:
– Я так тебя люблю, что просто схожу с ума.
Она засмеялась. Это были самые лучшие слова, которые он только мог ей сказать.
Он усмехнулся, но беспокойство не исчезло с его лица. И она поняла, что он волнуется не из-за того, сможет ли она самостоятельно дойти до машины.
– У меня в кармане кое-что для тебя есть, – сказал он. На этот раз Гриффин говорил явно не о шоколадке.
– Можно посмотреть? – спросила Поппи, умирая от нетерпения.
– Достань.
Она сунула руку к нему в карман и достала оттуда кольцо. Гриффин надел его ей на палец, и у нее от восхищения перехватило дыхание. Кольцо было таким изящным – бриллиант, обрамленный изумрудами.
– Просто изумительное, – прошептала Поппи, и тут вдруг она почувствовала, что устала стоять.
Она обвила руками шею Гриффина, костыли упали на землю. Он поднял ее на руки.
– Ну, так я жду ответа: да или нет?
– Да. Конечно же, да! – воскликнула она.
И тут как бы эхом прозвучал еще один крик. Он доносился с озера и возвещал весну и возрождение жизни. В Лейк-Генри вернулись гагары.