К черту больницы и их дурацкие правила.
— Он — моя семья. И я думаю, что то, что в меня стреляли дважды, должно дать мне некоторое послабление, когда речь идет о том, кому и когда разрешено находиться в этой палате.
Мой отец прищелкивает языком.
— Так не пойдет.
— Роланд, — прорычала мама, глядя на него, и я вижу, что это удивило всех в комнате. Включая саму маму.
Однако она быстро меняет выражение лица, придавая ему уверенность. Я с минуту наблюдаю за молчаливой битвой между моими родителями и должен признать, что я потрясен тем, как моя мама сейчас противостоит ему. И хотя отец не уступает ей на словах, она бросает на него строгий взгляд и дает понять, что ей все равно, когда поворачивается и выходит из комнаты, а моя сестра следует прямо за ней.
Молодец, мама.
Перевожу взгляд на отца, и он смотрит на меня так, как можно описать - умоляюще.
— Ривер, послушай меня, — начинает он, но я пригвоздил его взглядом.
— Нет, папа, ты послушай, — выпаливаю я, в моем тоне больше желчи, чем я думал, что способен, особенно в моем нынешнем состоянии. — Я больше не позволю тебе указывать, как я должен жить. С меня. Хватит.
Я замолкаю и даю ему мгновение, ожидая, что отец прервет меня с возражениями. К моему удивлению, их не последовало, поэтому я продолжаю.
— Ты слишком долго принижал меня и заставлял чувствовать себя неполноценным. И я устал от этого. Мне надоело постоянно уступать и уважать тебя, потому что ты мой отец. Возможно, так меня воспитали, но уважение - это не то, чего заслуживает каждый. Его нужно заслужить.
Я прорычал эти слова, впервые в жизни высказался свободно.
— Так скажи мне, пожалуйста, когда это ты заслужил его от меня? Когда ты попросил меня быть натуралом, потому что не мог смириться с тем, что я верен себе? Или, может быть, когда ты развелся с мамой и ушел из нашей семьи, потому что я не захотел подчиниться правилам, которые ты устанавливал?
Он молчит, и я усмехаюсь.
— Ну да, конечно, тебе нечего сказать сейчас. Когда это действительно чертовски важно. — Я качаю головой, закатывая глаза. — Ты не заслуживаешь моего уважения. Не после того, как ты относился ко мне с тех пор, как я был первокурсником в старшей школе. Как к ничтожеству, которое не достойно даже быть грязью на твоих ботинках. И из-за чего? Все из-за того, что вместо дочери у тебя может появиться зять? Ты понимаешь, насколько это безумно?
— Это не безумие, когда это противоречит всему, во что я верю, Ривер. Твои страстные бредни ничего не изменят, — говорит он мне, в его голосе слышится отстраненность.
И именно тогда, когда я думал, что он не сможет разбить мое сердце еще больше, он доказывает, что я ошибаюсь.
— Хорошо, — говорю я. — Тогда ты можешь уйти. Уходи. Мне не нужна твоя любовь или признание. У меня есть мама, Уиллоу и Рейн...
Что-то среднее между ворчанием и фырканьем вырывается у него, когда я произношу имя Рейна.
— Этот парнишка чуть не убил тебя, — отвечает он ледяным тоном.
Я стискиваю зубы.
— Этот парень - любовь всей моей гребаной жизни. И если для тебя любовь не является чем-то важным, то для меня - является. И я не позволю тебе стоять здесь и говорить мне, что я не могу его любить.
Жесткий взгляд отца пронзает меня насквозь, но я стою на своем, ожидая словесных ударов, которые последуют дальше. Но ничего не происходит. Он продолжает смотреть на меня, в его глазах пустота, и от него волнами исходит отрешенность.
Окончательный укор отказа поражает меня, и я с трудом заставляю свой голос оставаться ровным.
— Он человек, с которым я планирую провести остаток своей жизни. Он тот, без которого я не могу жить. И ради которого я с готовностью принял две пули. Так что смирись с этим или не смирись, папа. В данный момент меня это не волнует. — С трудом сглотнув, я выпустил дрожащий вздох. — Но если ты не сможешь, я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я больше никогда не хочу тебя видеть. Потому что мне не нужно лишний раз напоминать, каким разочарованием на самом деле является мой отец.
Он снова прищелкивает языком, медленно кивает головой, а затем смотрит на окно. Я молчу, наблюдая за ним, и когда его внимание возвращается ко мне, я вижу, как его взгляд стекленеет.
Кивнув еще раз, отец поворачивается, берется за ручку двери и открывает ее в коридор. Боль в моей груди усиливается, когда он переступает порог. Но она полностью проходит, когда он оглядывается на меня через плечо и произносит то, чего я не слышал от него уже много лет.
— Знай, я люблю тебя, Ривер. И я очень горжусь тобой.
Слезы наворачиваются на глаза, когда он выходит за дверь, закрывая ее за собой.
Только когда я снова остаюсь в полном одиночестве, я позволяю себе дать им волю, прочувствовать эту боль в последний раз, прежде чем навсегда освободиться от ее власти.
Я уже наполовину заснул, когда дверь в мою комнату открылась с тихим щелчком. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я закрыл глаза. Возможно, всего несколько минут или даже пару часов. Я просто очень устал. Изнеможение и истощение - это еще не все.
И я проспал всю прошлую неделю.
Как сказал мой врач, ранение и переливание крови тому причина. Когда он пришел с медсестрой через несколько минут после ухода отца, чтобы проверить меня, доктор восполнил все пробелы в том, что произошло.
Две огнестрельные раны в живот, обе пули удалось извлечь во время операции. Из-за повреждения артерии произошла большая потеря крови, что потребовало дополнительных часов операции. А после того, как меня доставили в палату, разошлись швы, вызвав сильное внутреннее кровотечение, и мне потребовалось переливание.
После того как я в третий раз попал в операционную, у меня остановилось сердце, и врачи какое-то время думали, что я не выживу.
Доктор объяснил все это, но я почти ничего не слышал, так как мой разум блуждал в миллионе разных мест. Дошло до того, что мне пришлось попросить медсестру рассказать все заново, — пока она стояла возле ванной, а я принимал душ и приводил себя в порядок, — на случай, если мне понадобится помощь или я почувствую беспокойство. За что я был ей благодарен, потому что в какой-то момент мне показалось, что я потеряю сознание от горячей воды.
Затем она проводила меня обратно к кровати, уложила и оставила меня снова со своими мыслями.
Не знаю, как давно это было.
Я слегка потянулся и издал тихий стон. Швы натянулись от боли, я рукой метнулся к повязке и поморщился.
Черт.
Боль настолько острая, что я даже не заметил, что под моей рукой лежит чья-то рука, пока не открыл глаза.
Моргнув, я сфокусировался и сквозь дымку увидел, что в комнате нет ни мамы, ни сестры. Кроме единственного человека здесь с темно-каштановыми волосами и с татуировками, который положив голову на руки и облокотился на кровать рядом со мной.
Его спина плавно поднимается и опускается, и я сразу понимаю, что он спит. Я опускаю руку к его голове, желая прикоснуться к нему, почувствовать его. Знать, что он настоящий.
Рейн.
И как бы я ни хотел дать ему поспать, я просто не могу больше ждать ни секунды, чтобы увидеть его янтарные глаза.
— Детка, — шепчу я, проводя пальцами по его волосам. Они мягкие и все еще слегка влажные, как будто он недавно принял душ, и я провожу рукой по ним снова и снова, заставляя себя осознать, что это правда.
Я жив. Он жив.
И сейчас ничто, кроме этого, не имеет значения.
— Детка, проснись, — говорю я на этот раз немного громче, но безрезультатно.
А вот подзатыльник подействовал, потому что он вскакивает в сидячем положении и дико озирается по сторонам.