— Это всего лишь я, — говорю я, хватая Рейна за руку и привлекая его внимание.
Стоило нам встретимся взглядами, как у меня перехватывает дыхание. Как будто в этот момент выкачали весь кислород из комнаты.
Или, возможно, это потому, что он яростно прильнул в поцелуе, от которого у меня подгибаются пальцы на ногах и разрывается сердце. Рейн нависает надо мной, прижимая одну руку к подушке, а другой обхватывает мое лицо, и я чертовски благодарен, что попросил медсестру дать мне возможность привести себя в порядок, прежде чем увидеть его.
Он видел меня разбитым. Совершенно разбитым. И хоть раз я хочу, чтобы он снова увидел меня целым.
— Я люблю тебя, — шепчет Рейн мне в губы, а затем целует еще крепче. Я чувствую, как несколько слезинок стекают и попадают на наши губы, их соль ударяет по моим вкусовым рецепторам, когда его язык проникает в мой рот. Он обвивает мой, и я стону, когда Рейн замирает и отстраняется.
— Он пропал, — шепчет Рейн, глядя на меня. Он изучает мое лицо и выглядит таким же усталым, как и я. Сразу же возникает вопрос, спал ли он за ту неделю, что я провел в больнице.
Сомневаюсь, ведь это первый раз, когда ему разрешили меня увидеть.
— Что пропало? — спрашиваю я, вытирая его щеку большим пальцем.
— Пирсинг.
Я провожу языком по губам и ухмыляюсь. Я сам узнал об этом, когда чистил зубы, и медсестра объяснила, что его удалили перед интубацией в операционной. Конечно, Рейн сразу это заметил, учитывая, как он одержим этим.
— Я могу заново его надеть, — тихонько смеюсь я, запустив пальцы в волосы Рейна.
Он снова прижимает свой лоб к моему, и я вдыхаю его, наконец-то чувствуя, что почва под нами снова устойчива.
— Неважно, — говорит Рейн суровым шепотом. — Просто... ты был мертв. Ты, блядь, умер. На несколько долгих минут, Ривер. — Я слышу страдание в его голосе, и оно режет меня, когда понимаю, через что ему пришлось пройти, целую неделю не видеть меня. Не знать наверняка. — И я не мог... они не хотели... я...
— Эй, эй, эй, — успокаиваю я. — Я здесь. Я с тобой, детка.
Рейн качает головой, водя лбом по моему, его руки дрожат на моей щеке и на моей подушке.
— Ты не можешь бросить меня. — Звучит так, как будто он глотает осколки стекла. — Я клянусь гребаным Богом, Ривер. И если ты снова попытаешься умереть у меня на руках, я найду способ вернуть тебя к жизни, чтобы убить тебя самому.
Я слышу, как Рейн глубоко вздохнул, и чувствую, как на мое лицо падают новые капли слез. Они продолжают падать, и желание вытереть их и забрать его боль переполняет меня.
Но суть боли в том, что... ты должен прочувствовать ее. Иначе ты никогда не узнаешь, что рана заживает.
Его слезы - его боль, наконец-то вырывается на свободу. Я никогда бы не подумал бы, что парень, который ударил меня в тот день на поле, сможет плакать, не говоря уже о том, чтобы плакать за меня.
Оказалось, что я ошибался.
Его маска создавалась для обмана. Она дурачила меня - дурачила всех - так долго, что я начал думать, что он и правда такой бессердечный, каким себя изображает. Особенно когда Рейн продолжал меня отталкивать.
Но Рейн, несмотря на свою грубость, замкнутость и сломленность... в конце концов он смягчил эти грани. Для меня. И он позволяет себе чувствовать.
Поэтому, когда слезы тихо скользят по его лицу, я перестаю их вытирать. Позволяя им исцелить душу Рейна от всех страданий и сердечной боли, которую принесли последние месяцы. И всех тех страданий, которыми изобиловала его жизнь еще до того, как мы познакомились.
Я позволяю им исцелить его. Дать Рейну новый старт. Новое начало, в котором мы оба отчаянно нуждаемся.
Улыбка играет на уголках моих губ при этой мысли, и я притягиваю его к себе, чтобы поцеловать. Даю Рейну понять, что он может сломаться, а я все равно буду рядом, пока он восстанавливается.
Потянув его за руку, я пытаюсь подвинуться и дать ему место, чтобы он мог забраться ко мне в кровать. Это трудно сделать, учитывая, что ко мне прикреплены все эти провода и, конечно, нельзя забывать о бинтах и швах, из-за которых трудно двигаться, не морщась от боли.
Но Рейн просто садится на свое место рядом с кроватью и кладет свою руку на мою.
— Со мной все в порядке. Не двигайся, а то разойдутся швы. Опять.
Я закатываю глаза и продолжаю попытки подвинутся.
— Я хорошо справился с душем. Думаю, я переживу...
— Ривер, — говорит он, глядя на меня. — Не вздумай шевелиться.
Его тон достаточно угрожающий, чтобы я остановился, зная, что это его способ дать мне понять, что он выполнит свою угрозу убить меня лично.
— Кстати, я тоже тебя люблю, — мягко говорю я ему. — Мне жаль, что мой отец не впустил тебя. Когда он не захотел этого делать, я сорвался на него и...
— Ты отчитал своего отца из-за меня?
Я пытаюсь не рассмеяться над потрясением в его голосе, но это трудно, даже зная, что мне нужно сделать все возможное, чтобы не порвать швы.
— Я немного оскорблен, раз ты думаешь, что я бы этого не сделал. — Я качаю головой и смотрю ему в глаза. — Детка, я всегда буду бороться за тебя, рядом с тобой. Никогда не сомневайся, что я буду сражаться за тебя.
— Тебе не нужно сражаться со своей семьей, — говорит он, потирая большим пальцем костяшки моих пальцев.
— Ты - моя семья. И у меня есть мама и Уиллоу, их более чем достаточно, — пожимаю я плечами, принимая тот факт, что мой отец больше не будет частью моей жизни. Но, как и Рейн, я использую боль от его ухода, чтобы исцелить ту частичку себя, которую он сломал в первую очередь.
— Они молодцы, — говорит он, внимательно наблюдая за мной. — Они не сделали и не сказали ничего такого, что заставило бы меня думать, что мне здесь не рады. Если бы не они двое, не близнецы и Тайлер за последние несколько дней...
— Тайлер? — спрашиваю я. — Он здесь?
Он кивает.
— Все трое. Тайлер прилетел, как только услышал. Я позвонил Сиене, и это было целое событие. Даже Ашер, Эбби и Гарретт здесь. Они в комнате ожидания, в которую пришла твоя мама за мной. — Он тихонько посмеивается. — Она заставила меня принять душ и поесть, перед тем прийти к тебе, сказала, что я выгляжу так, будто надышался выхлопными газами и пахну как коровник.
Я улыбаюсь, зная, что мама позаботилась о нем как мать. И вижу, что на его лице написано, как много для него значит, что она так поступила.
— Но потом ты снова уснул, не успел я прийти, — продолжает он. — С тех пор прошло около шести часов, но я не отходил от тебя ни на шаг. Написал всем несколько сообщений, а потом сам уснул.
— Почему они просто не пришли навестить меня?
— В палату пока пускают только родственников, так как ты спал. Твоя мама солгала и сказала медсестрам, что я твой жених, чтобы провести меня сюда, но даже это сработало с натяжкой, — вздыхает он.
— Жених, да? — ухмыляюсь я и подмигиваю ему.
— Отвали, — качает он головой и смеется.
Говоря это, Рейн улыбается, небольшой намек на озорство в его глазах говорит мне, что ему не так уж и не нравится эта идея. Что-то, о чем можно будет поговорить позже. А пока я снова меняю тему.
— Раз уж я проснулся, могу я их увидеть?
Кивнув, он полуулыбнулся.
— Думаю, да? Сначала нам нужно спросить у медсестер.
Я не упускаю из виду, как в его глазах мелькает разочарование. И я его понимаю.
Он ждал неделю. Они могут еще немного подождать.
— Может быть, завтра? — спрашиваю я, и Рейн снова кивает, разочарование тут же исчезает, и мне хочется рассмеяться от того, как легко его читать.
Какое-то время мы сидим в комфортном молчании, смотрим и улыбаемся друг другу, словно не можем поверить, что у нас все получилось. Вопреки всему, у нас получилось.
По крайней мере, я так думаю.
— Все закончилось? Можем ли мы наконец... — Я делаю глубокий вдох, морщась от швов, стягивающих мою кожу.