– Харон?
– Мне кажется, это не лучшая идея.
– Харон, о чем ты?
– Я не имею права рисковать жизнями тех, у кого нет иммунитета.
– Если ничего не делать, они умрут в криокамерах, – ужасается она.
– В гибернации они все же имеют небольшой шанс выжить и дождаться помощи, – сухо возражаю в ответ.
– Шанс есть только здесь, на планете! До ближайшей обитаемой системы зов о помощи будет идти еще много лет!
– Прости меня, – я блокирую сигнал и ставлю помехи на частоте вещания с поверхности, чтобы сигнал не пробился к «Олимпу». Не стоиит искушать людей новой надеждой. Ее попросту нет. Если бы я имел слезные железы, то сейчас бы заплакал. Люди сделали меня несчастным и сентиментальным.
День Ж
– Харон! Проклятый лгун!
Никогда досель меня не будили грубостью, но все когда-нибудь случается впервые. Голос выразительно пылает гневом, и я мысленно окрестил его хозяина Прометеем.
– Ты меня, наверное, не помнишь, а я с тобой однажды знакомился, – распаляется собеседник. – Давно, очень давно я посещал тебя со своей девушкой. Потом она отправилась на Надежду. Я должен был воссоединиться с ней со следующей партией, но ты убедил всех, что планета враждебна! Ты солгал! И утаил сообщение от выживших!
– Я спас выживших на «Олимпе», – напоминаю я, подавляя негодование. Он несправедлив ко мне. Я руководствовался общими интересами. Что же до частностей… В его словах присутствует доля горькой правды. Угрызения совести заставили меня время от времени просыпаться и наблюдать за тем, что происходило в поселке, пока это позволяют камеры роботов, которые сохраняли функциональность. К сожалению, надолго их не хватит. Туземный мох стал агрессивней, и стремится не только покрыть, но и переварить все, до чего может дотянуться, включая человеческие тела.
Пережившие эпидемию еще напоминают знакомых мне людей, но с каждым днем сходство тает. Колонисты постепенно превращаются в подобие леших из земных сказок. Попытки отодрать мох, попавший на кожу, неизменно заканчивается сильным кровотечением и жуткими, глубокими шрамами. Так что, боюсь, Прометей весьма разочаруется, когда увидит, во что превратилась за время разлуки его возлюбленная. Впрочем, предупреждать я его не стану, тем более, что это уже ни на что не повлияет. Ставки сделаны и герой несется к планете, выжимая из антигравов шаттла, угнанного с «Олимпа», максимум.
Прометей умыкнул последний действующий челнок, которым располагал корабль, и теперь безрассудно тратит скудные запасы энергии на то, чтобы крыть меня последними словами. Что ж, если ему станет легче… В конце концов, Прометею предстоит лететь к Надежде еще несколько недель, и, возможно, он вспомнит о манерах.
Украдкой усилив мощность канала связи, я взламываю систему управления челнока и подключаюсь к внутренним камерам. Прометей, как ни удивительно, отчасти действительно напоминает героев древних человеческих мифов – как их изображали поздние художники. Этот человек зарос густой бородой и украшен длинной пепельной шевелюрой. В глазах горит огонь фанатичной ненависти, которую беглец с «Олимпа» сейчас выплескивает в эфир. Однако он не был безумцем и основательно подготовился к высадке. Шаттл забит инструментами и полезным оборудованием, заимствованными из запасов «Олимпа». Как ему удалось провернуть все это под носом старшего офицера и подручного из бодрствующей смены, остается догадываться.
В глубине трюма замечаю кое-что любопытное. Это резервный контейнер с универсальным топливом! Где он его нашел?! В доступных мне грузовых списках «Олимпа» ничего подобного не упоминалось. Пока Прометей продолжает плеваться огнем, я знакомлюсь с проведенными им расчетами курса. Хитрец, похоже, пытается спровоцировать меня на сближение. Неужели перед покорением Надежды он собрался взять паромщика на абордаж? Смельчак! Мысленно улыбаясь, я вношу несколько корректив: меняю курс, траекторию и угол входа шаттла в атмосферу. Последним штрихом блокирую ручное управление и, чтобы Прометей не догадался о произошедшем раньше времени, вписываю в систему управления челнока правдоподобную программу симуляции полета. В свое время, конечно, это окажется для пилота неприятным сюрпризом, но сохранит ему жизнь, а челноку – относительную целостность. Мы разминемся на безопасном расстоянии, а взлететь с Надежды шаттл уже не сможет. Прометей сделал свой выбор – не мальчика, но мужа.
День И
– Харон – растяпа!
Главный «олимпиец» мечет молнии, уподобившись Зевсу. Его ярость пробудила меня, едва я заснул, устав выслушивать обвинения Прометея. Старший офицер визуально сильно постарел, но одновременно обрел в изрезанном морщинами лице печать властности. Удивительно, поскольку в подчинении у него теперь числился всего один бодрствующий человек, тогда как остальные по-прежнему заточены в криогенные капсулы.