От легкого танца веяло не теплом леса и запахом Мэллорнов, а тоской и жутким, могильным холодом.
Девушка танцевала на проезжей части, а по коже бегал холодок.
Она танцевала, а немногий транспорт старался объехать ее, то судорожно прижимаясь к тротуарам, то вылетая на полупустую встречку.
Танец завораживал, притягивал и отпугивал – одновременно.
Мне даже показалось, что я узнаю мелодию, под которую гибкая фигурка полуплывет-полувзрывается движением, чей ритм так рванен и напоминает старую разминку брейк-дансеров моего счастливого детства.
Девушка крутнулась, поднимая подол юбки и швырнула в мою сторону невесть откуда взявшийся букет красных и белых цветов.
- Пшла вон, шалава подзаборная! – Нет, я конечно, чего-то такого и ожидал, но вот совсем «такого» - и ожидать-то не мог…
Бабушка – божий одуванчик, чесслово! – сбила клюкой летящий в мою сторону букет, прошлась по нему варикозными ногами в синих тапочках-самовязах, теплых и слегка пыльных и, нежданным скачком оказалась рядом с танцовщицей, осыпая ее свистящими ударами черной, узловатой палки по спине, взметнувшимся в попытке защититься, рукам, плечам и, в качестве куп-де-гра, точнехонько по макушке!
Девушка, с писком, повалилась на дорожное покрытие, сжалась в позу эмбриона, но старушка не утихала, демонстрируя изрядный запас бодрости в старом теле.
- Говорила тебе! Предупреждала тебя! Напоминала тебе! Уговаривала тебя! – Божий одуванчик у меня на глазах избивала девушку, а я и пошевелиться не мог, словно впав в столбняк от увиденного. – Нечего тебе тут делать, дохлятина!
Финальным аккордом бабка влупила несчастной девице прямо по лицу!
У меня отвисла челюсть…
Еще не давно миловидное личико превратилось в свиное рыло, намертво приросшее к зеленой голове, оторванной богатырским ударом бабки!
Головорыло катилось в мою сторону, продолжая мигать глазами и разевать рот в беззвучном крике, а неведомая бабуленция, ткнула свою клюку в грудь несчастного девичьего тела, навалилась всей своей массушкой и…
С хрустом проломила грудину, исторгая наружу звонко-алую кровь, дымящуюся и резко пахнущую не привычно-солоноватым запахом, а чем-то озоново-раздражающим, с нотками мускуса.
Ненавижу мускус!
- Голову держи! – Рявкнула в мою сторону бабулька, продолжая вертеть в ране клюкой. – Расповадилась, мразюка, на дороге танцевать, души собирать, паскудница! Да не руками, ногой держи, а то еще тяпнет, лечи тебя потом, убогого!
Руки я отдернуть успел.
Но вот удержаться от желания врезать по зеленеющему рылу ногой – нет!
В результате, свиная пасть сомкнулась на носке сапога и на нейросеть полился поток «красных» сообщений – о наличии неведомого яда, о неведомом воздействии и неведомых микроорганизмах, что сейчас жрали обувку, приспособленную выдерживать космические температуры, агрессивные кислоты и держать удар плазмы…
- Пинай мне, да обувку скидывай! – Потребовала неведомая бабулька, перехватывая клюку по удобнее. – Давай-давай, пинай, тебе говорю!
Ну, я пнул, с размаха!
Глава 18
… - Перелом ноги, сломаны ребра, смещение позвонка, ушибы мягких частей и сотрясение того, что у обычных людей называют громким словом «мозг»! – Юра вздохнул. – Может, хватит уже на своих двух раскатывать, а?! Вон, даже Лизка прибежала, когда тебя внесло, всего такого раскрасивого!
Я выбрался из медкапсулы и принялся мрачно одеваться.
Мрачно – потому что в новое.
Старый комбез у меня отжал Юра, высказав мне все, что думает.
Он был прав, разумеется.
Искины, даже бывшие, не могут быть не правы – это общеизвестная аксиома.
Но, между прочим, обидно – я-то тоже был искином!
Нет, как ни крути, в бытие куском мяса есть не только положительные стороны, но и дофига отрицательных.
- Что-нибудь помнишь? – Юра, видя мое мрачное настроение, попытался отвлечь меня от невеселых мыслей. – Что хоть случилось? Ты же, вроде как не первый день на колесах?
Я попытался вспомнить события аварии, но из всех воспоминаний – размышления о взломанном бункере с искинами, да так, по краю, раздражающим фактором, бегала бабка, размахивала костылем и кому-то угрожала…
Может, это именно ее костыля рук дело?!
Хотя, она, конечно, вроде и вредная, но не тупая же!
Сдавшись, застегнул комбез и попрыгал-поприседал, обжимая тряпку по фигуре и привыкая к новым ощущениям.
По ощущениям – новый комбез был значительно мягче, удобнее и, явно намного дороже, чем я привык носить, хотя…