– Вначале это был, кажется, обыкновенный столбняк?
– Да. Он был деревянный: как ни согни, так и остается. Если б его на голову поставить, он и то бы стоял. Ничего подобного я никогда не видал. То, что вы теперь видите (он указал на распростертую фигуру движением головы), совершенно другое… А этот старикашка доктор… как бишь его звали?
– Смитерс?
– Да, Смитерс… Он просто ошибся. Он ведь надеялся очень скоро привести его в чувство. Чего он только не испробовал! Мороз по коже продирает, как вспомнишь. И горчицу, и нюхательный табак, и щипки. А потом притащил еще эту проклятую машинку… динамо не динамо, а как ее?
– Индукционную катушку?
– Да. И пустил ее в ход. Если бы вы видели, как его дергало! Каждый мускул прыгал. Вы только представьте себе: полутемная комната… лишь у кровати горят две свечи, которые мы двое держим в руках… пламя колеблется… на стенах дрожат тени… маленький доктор нервничает, суетится, а тот весь корчится под током, точно автомат на пружинах… Уф! мне и теперь часто снится эта картина.
Молчание.
– Да, странное явление, – сказал Уорминг.
– Очень странное. Человек в этом состоянии, можно сказать, отсутствует вполне. Остается только тело без души – не мертвое, но и не живое. Это все равно как стул в каком-нибудь общественном месте – пустой, но на котором написано «занят». Ни ощущений, ни пищеварения, ни биения сердца. Взгляните: ну кто скажет, что это живой человек? В известном смысле он мертвее мертвого, потому что у него даже волосы перестали расти, – так я слышал от врачей. А у мертвецов ведь волосы еще некоторое время…
– Да, я знаю, – перебил его Уорминг с оттенком неудовольствия.
Они еще раз заглянули в стекло. Действительно, престранный феномен представлял этот спящий. Во всей истории медицины не было подобных примеров. Бывали случаи, что спячка продолжалась около года, но к концу этого срока она всегда заканчивалась или пробуждением, или смертью. Случалось и так, что вслед за пробуждением наступала смерть.
Избистер заметил на теле спящего несколько знаков, оставшихся после впрыскивания под кожу питательных веществ (в первое время врачи прибегали к этому средству, чтобы предупредить паралич сердца). Он указал на них Уормингу, который и сам давно их заметил, но старался не смотреть.
– Подумать только, как много перемен произошло в моей жизни с тех пор, как он здесь лежит! – продолжал Избистер с эгоистическим самодовольством здорового человека, который любит жизнь. – Я успел жениться, обзавестись семьей. Мой старший сын, – в то время я и не помышлял ни о каких сыновьях, – мой старший сын уже американский гражданин и скоро кончает университет. Я постарел, поседел. А этот человек ни на один день не состарился и ни на йоту не стал умнее – в практическом смысле, хочу сказать, – чем был я в дни моей зеленой юности. Курьезно!
Уорминг повернулся к нему:
– Я тоже стариком стал. Мы с ним в крикет играли мальчишками, а он все еще выглядит молодым человеком. Пожелтел, это правда. Но все-таки еще молодой человек.
– А сколько событий совершилось за эти годы. Война…
– И началась, и кончилась, и забыли о ней.
– У него, я слыхал, было небольшое состояние? – спросил Избистер, помолчав.
– Как же! – подтвердил, принужденно покашливая, Уорминг. – Я хорошо это знаю, так как был назначен его опекуном.
– А-а… – Избистер опять помолчал, потом нерешительно заговорил: – Вероятно… ведь содержание его здесь недорого стоит… вероятно, за эти годы его состояние возросло?
– Конечно. Он проснется – если только проснется – богатым человеком, значительно богаче, чем был.
– Видите ли, меня, как делового человека, естественно, занимает этот вопрос, – сказал Избистер. – Мне даже приходило иногда в голову, что эта спячка была для него очень выгодна. Он, можно сказать, весьма предусмотрительно поступил, заснув на такой большой срок. Если б он продолжал жить…
– Сомневаюсь, чтобы он загадывал вперед на такой долгий срок, – перебил Уорминг. – Он никогда не отличался предусмотрительностью. Мы с ним всегда расходились по этому пункту. Он был очень неблагоразумен во всем, и я поневоле должен был его опекать. Вам, как человеку практическому, должно быть понятно, что… Впрочем, не в этом вопрос. Выгодна или невыгодна для него эта спячка – во всяком случае, сомнительно, чтоб он вернулся к жизни. Такой сон истощает, медленно, но все же истощает. Тихонько, незаметно человек катится вниз… вы меня понимаете?
– Очень жаль, если так. Воображаю его изумление, если бы он проснулся!
– Жаль будет, если мы этого не увидим. Сколько было перемен за эти двадцать лет! Словно возвратившийся Рип Ван Винкль.